Антология саратовской поэзии. Глава 37

Были небольшие сомнения – стоит ли ставить в Антологию поэта (пусть и признанного, маститого), который не родился в губернии и прожил в Саратове каких-то пять неполных юношеских лет. Посоветовавшись с товарищами и своим внутренним голосом, я не сразу, но принял решение – стоит! И у меня есть веские доводы на вопрос «Почему?»
Во-первых, Константин Симонов (а речь идёт именно о нём) прожил в Саратове не абы какие-то годы, а в очень важный период взросления любого мужчины – с двенадцати до семнадцати. И, как известно, взрослели мальчики в сталинские двадцатые, очень рано.
Во-вторых, признанный писатель всегда помнил про Саратов – город своей юности, реально возвращался в него и использовал образ поволжского города в своих произведениях.
И в-третьих (как минимум, в-третьих), благодаря памяти к Симонову, на улице Мичурина сохранен и восстановлен достойный двухэтажный особняк. В отличие от десятков и сотен его собратьев, характеризующих купеческий центр и украшавших когда-то наш город. В 1990-е годы над особняком, соседствующим ныне гимназией №1, нависла реальная угроза исчезновения. Здание было расселено и некоторое время простояло в полуразрушенном состоянии. Однако, вскоре, не без усилий саратовских краеведов, дом №86 по улице Мичурина был восстановлен. И теперь в нём находится Научно-производственный центр по историко-культурному наследию Саратовской области, а также областной комитет охраны исторического наследия.
Что ещё? Нам в этот раз пришлось поработать в архивах, и, благодаря наводке фотографа Юрия Набатова, удалось разыскать интервью Сергея Казовского от 1969 года с Симоновым, сделанное к 50-летию областной газеты «Зари молодежи». Оно использовано в основном тексте, а полностью я его опубликую чуть позже – между главами Антологии.


Константин (Михайлович) Симонов
(28 ноября 1915, — 28 августа 1979 г.г.)

Биография известного военного писателя пошагово разобрана в огромном количестве библиографических книг и научных трудов. Здесь я ограничусь только отдельными, тронувшими меня и имеющими отношение непосредственно к Саратову, фактами.
Сто лет назад в семье генерал-майора Михаила Симонова и княжны Александры Оболенской родился мальчик Кирилл. Отец мальчика пропал без вести в Первую мировую (впоследствии было установлено, что его следы теряются в Польше в 1922 году), но мать решила оставить сыну фамилию отца. Хотя вскоре и вышла второй раз замуж (в 1919 году в Рязани) за бывшего полковника Русской императорской армии А. Г. Иванищева. Чисто теоретически, известного впоследствии крупного русского писателя мы могли знать, как Кирилла Оболенского, или Кирилла Иванищева. Имя Кирилл, Симонов впоследствии поменял сам, так как не научился выговаривать буквы «р» и «л». Мать поэта новое имя так и не признавала до конца жизни, и называла сына Кирюшей.
Мальчик воспитывался отчимом, который преподавал тактику в военных училищах, а потом стал командиром РККА. В Саратове с 1927 по 1931 (осень) семья жила в двухэтажном доме №86 по Малой Сергиевской улице (ныне улица Мичурина). Здесь же проживало немало сверстников Симонова, детей кадровых командиров Красной Армии. Жили семьи военных дружно, коммуной. Кухня была одна на всех. Нередко мужское население дома одновременно покидало свои квартиры, выезжая по тревоге на учения и лагерные сборы. О тех годах писатель вспоминал: «...Вечерами отчим сидел и готовил схемы к предстоящим занятиям. Иногда я помогал ему. Дисциплина в семье была строгая, чисто военная. Все полагалось делать по часам, в ноль-ноль, опаздывать было нельзя, возражать не полагалось, слово требовалось держать, всякая, даже самая маленькая, ложь презиралась».
В Саратове в 1930-м, после окончания семи классов, в он принял первое мужское решение - поступил в фабрично-заводское училище (ФЗУ), и вскоре работал токарем по металлу: сначала в Саратове, а после переезда - в Москве. (В Москве, зарабатывая стаж, он продолжает трудиться еще два года, после чего поступает в Литературный институт имени А. М. Горького. Интерес и любовь к литературе ему передала мать, которая очень много читала и сама сочиняла стихи). Главной причиной решения поступить в ФЗУ писатель назвал «общую атмосферу строительства, которая захватила еще в шестом классе». Но не менее значимым в поступке юноши было далеко не блестящее материальное положение семьи. «Мы жили туго, в обрез, и, когда я на второй год фабзавуча стал приносить 37 рублей в получку, это имело практическое значение для семейного бюджета». Добавлю, отчим считал, что в шестнадцать лет юноша волен принимать самостоятельные решения (опять же мать Кирилла тогда была против его решения поступать в ФЗУ). «...в ФЗУ мы 4 часа в день занимались теорией, а 4 часа работали, сперва в собственных мастерских, а потом на заводах. Мне пришлось работать в механическом цеху завода «Универсал», выпускавшего американские патроны для токарных станков».
В интервью С.Казовского (6 августа 1969 года): «Саратов… что же сказать вам о нем? Я окончил там первое фабрично-заводское училище. Работал на заводе «Двигатель революции» - знаете такой? Он был недалеко от вокзала...». В том же интервью он чуть занижал годы: «В 14 лет я уже работал на заводе, привык подниматься рано. И сейчас в семь утра начинаю…».
На этом тема города С. в жизни Симонова не закончилась. «В войну тоже бывал. Летели из Сталинграда в Москву, садились в Саратове. Потом, в 47-м в одном вашем институте собирал материал для пьесы «Чужая тень». Но это все потом…. А когда-то в юности написал там поэму «Первая любовь». Кто знает Саратов, тот сразу поймет, где она писалась. Короче говоря, сознательная жизнь там начиналась, а это что-то определяет…» От себя добавлю, что известнейшая пьеса К.Симонова «Парень из нашего города» начинается со слов: «1932 год. Конец лета. Волжский город…». Нет сомнения, что прообразом этого города мысленно был Саратов.
А вот строки Симонова из стихотворения 1948 года с названием… «Улица Сакко и Ванцетти»:

«…Давным-давно в приволжском городке
Табличку стерло, буквы откололо,
Стоит все так же там, на уголке,
На Сакко и Ванцетти наша школа…»

Что с того, что стихотворение слабое, прополитическое, и я надеюсь, что еще при нашей жизни мы увидим на этой улице табличку с именем Михаила Булгакова? Симонов в той же статье С.Казовского сообщает нам: «Саратов – город моей юности. Любил его и люблю. Хочется работать так, чтобы саратовцы – и старые, и молодые – хорошо обо мне думали. Хочется не обмануть их доброго мнения…»
Хотя еще в юношеской меланхолии выпадали и такие строки:

«…Дай бог нам всем когда-нибудь,
когда мы заболеем грустью,
На пять минут, забыв свои года,
Увидеть юность в волжском захолустье…»
Дальше читайте добротные стихи. Благодаря Антологии и круглой дате, я получил счастье впервые прочесть их сейчас все! И выбрать самые, как мне кажется, достойные. Прямолинейный порой писатель войны, мне кажется, лучшие свои поэтические строки написал не позже 1941-го года. И многие из них о любви в предчувствии войны. Я понимаю и абсолютно не понимаю, как в 1938-м Симонов смог « …Под Кенигсбергом на рассвете/Мы будем ранены вдвоем…». Взятие Кенигсберга, случилось намного позже записанных им строчек, после кровопролитных и тяжелейших для Родины семи лет сталинщины (хотя Симонов шестикратный сталинский лауреат) и большой войны! И только поэт мог в 39-м сформулировать (стихотворении «Сверчок») соль того, что еще ждало его поколение впереди?
«…У нас была чистая совесть людей,
посмотревших в глаза войне.
И мы слишком много видели днем,
чтобы видеть еще во сне…»


** *
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

1941



Однополчане

Как будто мы уже в походе,
Военным шагом, как и я,
По многим улицам проходят
Мои ближайшие друзья;

Не те, с которыми зубрили
За партой первые азы,
Не те, с которыми мы брили
Едва заметные усы.

Мы с ними не пивали чая,
Хлеб не делили пополам,
Они, меня не замечая,
Идут по собственным делам.

Но будет день - и по разверстке
В окоп мы рядом попадем,
Поделим хлеб и на завертку
Углы от писем оторвем.

Пустой консервною жестянкой
Воды для друга зачерпнем
И запасной его портянкой
Больную ногу подвернем.

Под Кенигсбергом на рассвете
Мы будем ранены вдвоем,
Отбудем месяц в лазарете,
И выживем, и в бой пойдем.

Святая ярость наступленья,
Боев жестокая страда
Завяжут наше поколенье
В железный узел, навсегда.

1938



Поручик

Уж сотый день врезаются гранаты
В Малахов окровавленный курган,
И рыжие британские солдаты
Идут на штурм под хриплый барабан.

А крепость Петропавловск-на-Камчатке
Погружена в привычный мирный сон.
Хромой поручик, натянув перчатки,
С утра обходит местный гарнизон.

Седой солдат, откозыряв неловко,
Трет рукавом ленивые глаза,
И возле пушек бродит на веревке
Худая гарнизонная коза.

Ни писем, ни вестей. Как ни проси их,
Они забыли там, за семь морей,
Что здесь, на самом кончике России,
Живет поручик с ротой егерей...

Поручик, долго щурясь против света,
Смотрел на юг, на море, где вдали -
Неужто нынче будет эстафета?-
Маячили в тумане корабли.

Он взял трубу. По зыби, то зеленой,
То белой от волнения, сюда,
Построившись кильватерной колонной,
Шли к берегу британские суда.

Зачем пришли они из Альбиона?
Что нужно им? Донесся дальний гром,
И волны у подножья бастиона
Вскипели, обожженные ядром.

Полдня они палили наудачу,
Грозя весь город обратить в костер.
Держа в кармане требованье сдачи,
На бастион взошел парламентер.

Поручик, в хромоте своей увидя
Опасность для достоинства страны,
Надменно принимал британца, сидя
На лавочке у крепостной стены.

Что защищать? Заржавленные пушки,
Две улицы то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?

Но все-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растер рукою:
Забытая, а все-таки земля.

Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей...
"Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!"
. . . . . . . . . . . . . . . .
Уже давно британцев оттеснили,
На крышах залатали все листы,
Уже давно всех мертвых схоронили,
Поставили сосновые кресты,

Когда санкт-петербургские курьеры
Вдруг привезли, на год застряв в пути,
Приказ принять решительные меры
И гарнизон к присяге привести.

Для боевого действия к отряду
Был прислан в крепость новый капитан,
А старому поручику в награду
Был полный отпуск с пенсиею дан!

Он все ходил по крепости, бедняга,
Все медлил лезть на сходни корабля.
Холодная казенная бумага,
Нелепая любимая земля...

1939


* * *
Плюшевые волки,
Зайцы, погремушки.
Детям дарят с елки
Детские игрушки.

И, состарясь, дети
До смерти без толку
Все на белом свете
Ищут эту елку.

Где жар-птица в клетке,
Золотые слитки,
Где висит на ветке
Счастье их на нитке.

Только дед-мороза
Нету на макушке,
Чтоб в ответ на слезы
Сверху снял игрушки.

Желтые иголки
На пол опадают...
Все я жду, что с елки
Мне тебя подарят.

Май 1941


***
Я много жил в гостиницах,
Слезал на дальних станциях,
Что впереди раскинется -
Все позади останется.

Я не скучал в провинции,
Довольный переменами,
Все мелкие провинности
Не называл изменами.

Искал хотя б прохожую,
Далекую, неверную,
Хоть на тебя похожую...
Такой и нет, наверное,

Такой, что вдруг приснится мне;
То серые, то синие
Глаза твои с ресницами
В ноябрьском первом инее.

Лицо твое усталое,
Несхожее с портретами,
С мороза губы талые,
От снега мной согретые,

И твой лениво брошенный
Взгляд, означавший искони:
Не я тобою прошенный,
Не я тобою исканный,

Я только так, обласканный
За то, что в ночь с порошею,
За то, что в холод сказкою
Согрел тебя хорошею.

И веришь ли, что странною
Мечтой себя тревожу я:
И ты не та, желанная,
А только так, похожая.

Май 1941



Из дневника

Июнь. Интендантство.
Шинель с непривычки длинна.
Мать застыла в дверях. Что это значит?
Нет, она не заплачет. Что же делать - война!
"А во сколько твой поезд?"
И все же заплачет.
Синий свет на платформах. Белорусский вокзал.
Кто-то долго целует.
- Как ты сказал?
Милый, потише...-
И мельканье подножек.
И ответа уже не услышать.
Из объятий, из слез, из недоговоренных слов
Сразу в пекло, на землю.
В заиканье пулеметных стволов.
Только пыль на зубах.
И с убитого каска: бери!
И его же винтовка: бери!
И бомбежка - весь день,
И всю ночь, до рассвета.
Неподвижные, круглые, желтые, как фонари,
Над твоей головою - ракеты...
Да, война не такая, какой мы писали ее,-
Это горькая штука...

1941






* * *
Ты говорила мне «люблю»,
Но это по ночам, сквозь зубы.
А утром горькое «терплю»
Едва удерживали губы.

Я верил по ночам губам,
Рукам лукавым и горячим,
Но я не верил по ночам
Твоим ночным словам незрячим.

Я знал тебя, ты не лгала,
Ты полюбить меня хотела,
Ты только ночью лгать могла,
Когда душою правит тело.

Но утром, в трезвый час, когда
Душа опять сильна, как прежде,
Ты хоть бы раз сказала «да»
Мне, ожидавшему в надежде.

И вдруг война, отъезд, перрон,
Где и обняться-то нет места,
И дачный клязьминский вагон,
В котором ехать мне до Бреста.

Вдруг вечер без надежд на ночь,
На счастье, на тепло постели.
Как крик: ничем нельзя помочь!—
Вкус поцелуя на шинели.

Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,
Не спутал с прежними словами,
Ты вдруг сказала мне «люблю»
Почти спокойными губами.

Такой я раньше не видал
Тебя, до этих слов разлуки:
Люблю, люблю... ночной вокзал,
Холодные от горя руки.

1941




* * *
Когда со мной страданьем
Поделятся друзья,
Их лишним состраданьем
Не обижаю я.

Я их лечу разлукой
И переменой мест,
Лечу дорожной скукой
И сватовством невест.

Учу, как чай в жестянке
Заваривать в пути,
Как вдруг на полустанке
Красавицу найти,

Чтоб не скучать по году
О той, что всех милей,
Как разложить колоду
Из дам и королей,

И назло той, упрямой,
Наоборот, не в масть,
Найдя в колоде даму,
У короля украсть.

Но всю свою науку
Я б продал за совет,
Как самому мне руку
Не дать тебе в ответ,

Без губ твоих, без взгляда
Как выжить мне полдня,
Пока хоть раз пощады
Запросишь у меня.

1941




* * *
Мне хочется назвать тебя женой
За то, что так другие не назвали,
Что в старый дом мой, сломанный войной,
Ты снова гостьей явишься едва ли.

За то, что я желал тебе и зла,
За то, что редко ты меня жалела,
За то, что, просьб не ждя моих, пришла
Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.

Мне хочется назвать тебя женой
Не для того, чтоб всем сказать об этом,
Не потому, что ты давно со мной,
По всем досужим сплетням и приметам.

Твоей я не тщеславлюсь красотой,
Ни громким именем, что ты носила,
С меня довольно нежной, тайной, той,
Что в дом ко мне неслышно приходила.

Сравнятся в славе смертью имена,
И красота, как станция, минует,
И, постарев, владелица одна
Себя к своим портретам приревнует.

Мне хочется назвать тебя женой
За то, что бесконечны дни разлуки,
Что слишком многим, кто сейчас со мной,
Должны глаза закрыть чужие руки.

За то, что ты правдивою была,
Любить мне не давала обещанья
И в первый раз, что любишь,— солгала
В последний час солдатского прощанья.

Кем стала ты? Моей или чужой?
Отсюда сердцем мне не дотянуться...
Прости, что я зову тебя женой
По праву тех, кто может не вернуться.

1941


* * *
Мы не увидимся с тобой,
А женщина еще не знала;
Бродя по городу со мной,
Тебя живого вспоминала.

Но чем ей горе облегчить,
Когда солдатскою судьбою
Я сам назавтра, может быть,
Сравняюсь где-нибудь с тобою?

И будет женщине другой —
Все повторяется сначала —
Вернувшийся товарищ мой,
Как я, весь вечер лгать устало.

Печальна участь нас, друзей,
Мы все поймем и не осудим
И все-таки о мертвом ей
Напоминать некстати будем..

Ее спасем не мы, а тот,
Кто руки на плечи положит,
Не зная мертвого, придет
И позабыть его поможет.

1941



* * *
А. Суркову

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

"Мы вас подождем!"- говорили нам пажити.
"Мы вас подождем!"- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

1941



* * *
Да, мы живем, не забывая,
Что просто не пришел черед,
Что смерть, как чаша круговая,
Наш стол обходит круглый год.

Не потому тебя прощаю,
Что не умею помнить зла,
А потому, что круговая
Ко мне все ближе вдоль стола.

1945



* * *
Предчувствие любви страшнее
Самой любви. Любовь - как бой,
Глаз на глаз ты сошелся с нею.
Ждать нечего, она с тобой.

Предчувствие любви - как шторм,
Уже чуть-чуть влажнеют руки,
Но тишина еще, и звуки
Рояля слышны из-за штор.

А на барометре к чертям
Все вниз летит, летит давленье,
И в страхе светопреставленья
Уж поздно жаться к берегам.

Нет, хуже. Это как окоп,
Ты, сидя, ждешь свистка в атаку,
А там, за полверсты, там знака
Тот тоже ждет, чтоб пулю в лоб...

1945




* * *
Я очень тоскую,
Я б выискать рад
Другую такую,
Чем ехать назад.

Но где же мне руки
Такие же взять,
Чтоб так же в разлуке
Без них тосковать?

Где с тою же злостью
Найти мне глаза,
Чтоб редкою гостьей
Была в них слеза?

Чтоб так же смеялся
И пел ее рот,
Чтоб век я боялся,
Что вновь не придет.

Где взять мне такую,
Чтоб все ей простить,
Чтоб жить с ней, рискуя
Недолго прожить?

Чтоб с каждым рассветом,
Вставая без сна,
Таким же отпетым
Бывать, как она.

Чтоб, встретясь с ней взглядом
В бессонной тиши,
Любить в ней две рядом
Живущих души.

Не знать, что стрясется
С утра до темна,
Какой обернется
Душою она.

Я, с нею измучась,
Не зная, как жить,
Хотел свою участь
С другой облегчить.

Но чтобы другою
Ее заменить,
Вновь точно такою
Должна она быть;

А злой и бесценной,
Проклятой,— такой
Нет в целой вселенной
Второй под рукой.




* * *
Чтобы никогда не думала,
Что ты связан с ней порукою,
Чтоб нет-нет да вдруг и дунуло
Неожиданной разлукою.

Чтобы так и не увидела
Расставанья невозможности,
Чтобы никогда не выдала
Аттестат благонадежности.

Чтоб ты был тропою около,
А не мостовою хоженой,
Чтоб могла держать, как сокола,
Лишь на рукавице кожаной.

Чтоб с тобой, сдержав дыхание,
Шла, как со свечой рискованной,
Чтобы было это здание
От огня не застраховано.

1947


* * *
Напоминает море - море.
Напоминают горы - горы.
Напоминает горе - горе;
Одно - другое.

Чужого горя не бывает,
Кто это подтвердить боится,-
Наверно, или убивает,
Или готовится в убийцы...

1970


Фото Юрия Набатова


_________________________________________________________________________________________________________________

Реклама
Чтобы в доме было уютно и комфортно, необходимо заранее подумать о качественных строительных материалах при создании будущего дизайна. Вот, например, воспользовавшись ссылкой http://www.plitkanadom.ru/collections/rossiiskaya-plitka/kerama-marazzi, Вашему вниманию будет представлена плитка Керама от ведущего производителя в данной области. Заходите и делайте свой выбор.

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями