Антология саратовской поэзии. Глава 36

Этот автор оказался в Антологии только благодаря Вашей читательской подсказке. Если точнее – подсказке Алексея Гаврилова в процессе обсуждения главы поэта Анатолия Передреева. Меня удивляют несколько мощных совпадений. Геннадий Григорьевич Касмынин прожил такую же по времени жизнь, как Игорь Геннадьевич Алексеев - оба успели разменять 49-ть, но не дотянули до пятидесяти. Оба умерли от одной болезни – от рака. Оба были красавцами мужчинами (можно поставить к ним в ряд еще того же Передреева – последний, правда, прожил чуть больше и не дотянул уже до 55-ти). Просто генофонд России закопанный – все, как на подбор - высокие, сильные, харизматичные мужики. К тому же талантливые поэты.
Удивительно, но на этом совпадения не заканчиваются. Касмынин и Алексеев первый мощный толчок в поэзию получили, оттолкнувшись от юношеского толчка от попадания в поэзию Николая Рубцова. Известно, что Касмынин очень хорошо читал Рубцова наизусть. Мистическое сходство поэтов обнаруживается и при сравнении изданных при жизни произведений – оба выпустили по пять полномасштабных сборников стихов.
Но это ещё не всё! Отцы поэтов были связаны с отечественной военной авиацией. У Игоря отец служил в авиационной части Ртищева, и поэтому там прошло детство и отрочество поэта, а отец Геннадия (всё-таки он родился на 11 лет раньше) прослужил всю войну в бомбардировочной авиации, хотя и принял участие в боевых действиях только в войне с Японией. И самое последнее. Детство Касмынина прошло в Татищеве и в небезызвестном в литературной истории Саратова Октябрьском городке (до революции – Николаевске) – там он пошёл в школу. В том самом селе, в котором родился акмеист Михаил Зенкевич и на кладбище которого похоронен поэт Игорь Алексеев.


Геннадий (Григорьевич) Касмынин
(22.04.1948 – сентябрь 1997 г.г.)

Родился в селе Казачка Саратовской области. В семь лет переехал с семьей (в связи с назначением отца секретарём партийной организации) в село Октябрьский городок. В четырнадцать лет написал первое стихотворение. В 1965-м году на одном из поэтических вечеров, проходивших в районном Доме культуры, 17-летний Касымов был замечен саратовскими поэтами И. Тобольским, В. Шабановым и К. Калединым. В 18-ть в районной газете «Сельская жизнь» вышла первая подборка его стихов. Чуть позже поэт и редактор В.Бойко помог напечатать стихотворения Касмынина в областной газете «Коммунист». К тому времени Касымов, не гнушавшийся ни работой в колхозе, ни работой на заводах Саратова, стал литературным сотрудником «районки» и поступил на вечернее отделение филфака Саратовского педагогического института.
До службы в армии был еще брошенный институт, переезд и работа фотокорреспондентом в районной газете Лысых Гор. Счастливый случай, а отчасти и советская власть (во что сейчас трудно поверить) подарили Касмынину уникальную возможность благоприятного совмещения службы в армии во внутренних войсках Подмосковья и факультативные посещения Литературного институту имени А.М. Горького. После демобилизации он перевёлся на очное отделение этого вуза, где попал в семинар поэта-песенника Льва Ошанина, и вскоре уже участвовал в работе 6-го Всесоюзного совещания молодых писателей.
Далее всё в его судьбе складывалось очень даже не плохо – Геннадий Григорьевич сначала жил под Москвой, в Звенигороде и Реутово, а потом и вовсе перебрался в столицу. Работал редактором в издательстве «Современник», а в конце жизни возглавлял отдел поэзии журнала «Наш Современник». О личной жизни удалось выловить в информационном океане Интернета совсем немного: жена – Саида, сын – Денис. Не установлена и точная дата смерти поэта.
При жизни вышли поэтические сборники: «Горький клевер» (1975), «Грибница» (1979), «Вещий камень» (1981), «Однажды и навсегда» (1987), «Гнездо перепёлки» (1996). В 2003 году к 55-летию поэта в издательстве «Голос-Пресс» вышел сборник «Берёза над обрывом». Поэзия Касмынина переводилась на болгарский и венгерский языки.
Очевидно, что творческая составляющая Геннадия Григорьевича (он любил говорить на Вы) развивалась не прямолинейно (в Инете встречается большое количество эпиграмм на очевидные проколы и явно слабые строфы автора) и однозначно не быстро, но к концу жизни явно вышла на новый уровень. Не случайно о последней прижизненной книге автора Юрий Кузнецов скажет: «Он взломал бытовую ограниченность, присущую прежним стихам, и обрёл большое дыхание…» Скажу, что стих: «То на Западе, то на Востоке…» можно читать сейчас российским военным летчикам – им с ним будет несколько проще бомбить Сирию. А в девяностых одна система уходила, и вместе с ней ушёл из жизни «помолившийся напоследок», глубоко переживающий за развал огромной страны, «высокий и сильный, весёлый и одновременно вдумчивый человек…» (В.Бойко)
Не могу здесь не вспомнить одно популистское мероприятие времен губернатора Саратовской области Дмитрия Аяцкова, на котором все (более ста) народностей, проживающих в регионе, имели свои таблички присутствия. Не хватало одной – «русские». Примерно в то же время в Москве наш земляк заявлял в своём программном стихотворении того, своего позднего периода: «Не плачьте, русские, мы – есть!». Спасибо за идентификацию, Геннадий Григорьевич.



* * *

Домик жил и донник цвёл,
Мальвы шёлком шелестели…
Топором скоблили пол,
Тыкву пареную ели.


Шли куда-то облака,
Шли быки с такой же силой,
И кисет для табака
Вышит был рукою милой.


День прошёл. Другой прошёл.
Век прошёл… А птицы пели,
Домик жил и донник цвёл,
Мальвы шёлком шелестели.


Не менялась жизнь никак.
Уходили в землю внуки.
То же сено на быках.
И кисет. И те же руки.


Как же нужно было так
Не любить, не знать всё это,
Если нынче на болтах
Еле держится планета.


Громыхает ржавый шар,
Не цветёт на свалке донник,
Знать, кому-то помешал
Белый-белый в мальвах домик…



* * *
Столичный трёп, и звуки вальса,
И поученья дотемна…
Провинция, объединяйся!
При том поменьше пей вина.


Чисты снега твои доныне,
Леса не вырублены все,
И есть не взятые твердыни
На среднерусской полосе.


Уроки Родины суровы:
Элита с придурью, глупа,
И есть кующая оковы,
И есть скулящая толпа.


И нет спасения в больнице,
И нет на шкодников ремня…
Не верь, провинция, столице,
Сегодня правда – вне Кремля.


И потому не прибедняйся,
Что силы нет и страшен враг, –
Провинция, объединяйся!
И начинай державный шаг.



БЕРЕЗА

Было так: я дошел до обрыва,
Ровно шаг оставался, никак,
Тут и встретилось дивное диво
Все в веснушках, лучах, мотыльках.

Я вцепился, почти улетая,
Обнял ствол за предельной чертой,
И остался с тобой, золотая,
Нежно-ржавый, почти золотой.

Пахнет севером и бездорожьем,
Никого не видать за версту,
И уйти от обрыва не можем,
И не сможем шагнуть в пустоту.

Неподвижно в небесной пустыне
Мы летим высоко-высоко
Вместе с ветром в безоблачной сини,
А внизу глубоко-глубоко.



* * *

Вместе мы начали, так это было,
И разлетелись, разбились на стаи:
К нашему берегу щепки прибило,
К вашему берегу лодки пристали.

Самое главное – музыку слышно,
Праздник, огни, ликованье, веселье.
Так получилось, назначено, вышло:
Там, на другом берегу, новоселье.

Несправедливо смеяться над грустью,
Над нищетой ухмыляться прибытку.
Нас одинаково вынесет к устью,
Бросит на дыбу, поставит на пытку.

Кажется, все бесполезно и скушно,
И не имеет большого значенья.
Все-таки, как же оно равнодушно.
Нас уносящее к устью теченье…


ПАРАТОВ

Купец и красавец Паратов,
Тот самый, что сгинул давно,
Недавно нагрянул в Саратов,
Воскрес, чего нам не дано.

Шикарная встреча грозила
В загул мировой возрасти…
Паратов… Так это же сила!
Налей и к руке допусти.

Весь город согнулся в поклоне,
Цыгане затеяли пляс…
А утром в зеленом затоне
Русалку нашел водолаз.

Была в синяках почему-то
Холодная девушка та…
Не то насолила кому-то,
Не то сиганула с моста.

Обычное темное дело…
Конечно, красавицу жаль…
Но эта волшебная дева –

Гуляй на халяву, Саратов,
Мочалок в углах заголяй,
Покуда не сгинул Паратов,
Пока наливает – гуляй!

Всю осень дыша перегаром
В плену длинноногих судеб,
Саратов подпольщикам старым
Дарил стеклотару на хлеб.

Всю осень гремела музыка,
Русалки визжали в руках,
А нынче пустынно и дико
На пляжах, в садах, в кабаках.

Промок силикатный Саратов,
Из камня сочится вода…
Уехал, уехал Паратов,
Никто и не знает, когда.

И ходит по красному цвету,
И зреет смятенье во мгле,
И только вот девушку эту
Ничто не тревожит в земле.

Летят журавли над горою,
Течет под горою река,
На первое и на второе
Безденежье, скука, тоска.

Какая-то фря веселится,
У прочих – запас на нуле…
И стали задумчиво лица
С трудом проявляться во мгле.

Как будто бы нечто во взгляде
Избавилось от наркоты…
И, правда, чего это ради
Мы пили с купцом, как скоты?

Мы все-таки город Саратов,
И дело нам есть до всего,
Дождемся, вернется Паратов,
Теперь-то мы встретим его!

…И кто вас, крикливых боится,
Слепых и безмозглых теперь?
Паратов давно веселится
В самой преисподней теперь…



Подсолнух
-
Мальчишка, чуть из колыбели,
У папки просит: «Сделай меч…»
И дышит запахом шинели
С его разжалованных плеч.
-
На глине, супеси, подзолах
Не быстро вырос паренёк:
Среди подсолнухов – подсолнух,
Для деда с бабкой – огонёк.
-
Когда в стране вскипели споры
И разъярились голоса,
Он защитил свои просторы,
Свои деревни и леса.
-
Упал, простреленный навылет,
На Красной Пресне в октябре,
И по нему рябина выльет
Всю кровь, все слёзы на заре.
-
Над поминальною закуской
Не произносим слово «Месть!»…
Таким он был, обычным русским.
Не плачьте, русские,
Мы – есть!


РУССКИЙ НАРОД

Жует и бороду лохматит,
И собирает крошки в рот, —
Еще живет...
— А, может, хватит?

Ведь тыщи лет тебе, народ.
Поди, устал, пора на печку
Иль прямиком в уютный гроб.
Венок оплатим, купим свечку,
Попов заставим, пели чтоб.

Не сомневайся, честь по чести
Зароем в землю — прикажи!
Живет. И ластится к невесте.
И подновляет этажи.

Не собирается в могилу,
Еще не старый он казак.
И копит, копит, копит силу
И молодеет на глазах.

Ты погляди, какие лица
Сияют славой, просто шик!
На тыщи лет, как говорится,
Еще нас хватит, гробовщик...



УЕЗЖАЮ ОТСЮДА

Без пятнадцати пять – без
шестнадцати шесть:
Час прошел, остается минута.
Я успел всю зарплату пропить и
проесть,
Но не сыт и не пьян почему-то.

Без семнадцати семь я пришел на
Вокзал,
Посмотрел расписание, ладно:
- Уезжаю отсюда! – кассирше
сказал. –
Дай мне в тамбур билет забесплатно.

И пока открывалась для ругани пасть,
Вся в каком-то помадном сиропе,
Я успел раствориться, слинять и
пропасть,
Как борцы за свободу в Европе.


Увези меня, поезд, возьми,
Проводник,
Не оставьте, сограждане брата!
Я из тьмы пролетарской для счастья
возник
И вернуться желаю обратно.

Тут и взяли меня за кадык молодцы,
Подхватили под слабые руки
И туда повели, где сидели отцы,
Где в тряпье восседали старухи.

Где ментов проклинала и выла шпана.
Заголяла бедро потаскуха
И прильнуть зазывала начальничка:
- На!
Поцелуй за бесплатно, Петруха!

Неподкупная стража шуршала пером,
Заносила в реестрик добычу,
Словно правил веслом равнодушный
Харон.
Наклоняя головушку бычью.

Это бы\ли герои великой страны,
Шлак эпохи, свезенный в отвалы.
Добровольцы, окопники,
Гвозди войны
Пулеметчики и запевалы.

Это были красавицы лучших годов,
Как в игрушках и звездочках елки,
Сладкоежки, франтихи с букетом
Цветов
Метростроевки и комсомолки.

Их теперь за своих принимала шпана
И деваха с Тишинского рынка…
Спотыкалось перо, и сопел старшина,
Чемпион привокзального ринга.

…Мне решетку открыли под утро:
- Иди!
Не забудь заплатить за ночевку…
Рассветало. На выборы звали вожди,
Проявляли торговцы сноровку.

На асфальт у вокзала вставали
В рядок
С колбасой, сигаретами, сыром.
И открылось метро, и вошел я,
браток,
Самым первым в него пассажиром.

Никуда не уедешь, пока не дойдешь,
А дойдешь до квартиры на первом, -
Те же окна в решетке, и тот же галдеж:
- Что ж ты делаешь, сволочь, зачем
же ты пьешь,
Что ж ты пилишь, скотина, по
нервам!

- Хорошо, что я шею твою не пилю!
Подмели и замолкни, ловчила!
Я не пил при горбатом,
при пьянице – пью,
Завяжу, если будет причина.

Увезет меня поезд, возьмет
проводник,
Не оставят сограждане брата,
Я из тьмы пролетарской для счастья
Возник
И желаю вернуться обратно,

Их нашли через сутки… Мужчину
в петле
И жену на крюках в туалете.
Молодые…И слез не хватает земле
Их оплакать…Уехали дети.
* * *



***
То на Западе, то на Востоке
Над Россиею солнце встает, —
Это разных наречий пророки
На славянский слетаются мед.

Наедятся, напьются до рвоты
И с похмелья над ухом жужжат:
Ваше солнце встает, обормоты,
С нашей помощью там, где закат.

Мы на Запад глядим оробело,
Что-то светится там, и давно:
То ль реклама про женское тело,
То ль про нашу дебильность кино.

Как-то странно восходит светило...
А пророки с Востока тотчас,
Люди тонкие, вякают мило:
Ваше солнце всегда восходило
И взойдет, как обычно, от нас.

Мы со скрипом от Запада шеи
Повернули, глядим на Восток:
Может, нам обойдется дешевле
Азиатских восходов восторг.

Дым рассвета прозрачен и редок,
В улье облака розовый мед.
Знал крестьянин, наш праведный предок:
Над Россиею солнце встает.

Для детей белобрысых, для пашен
И для нас, если так и решим:
Небосвод, и да будет он нашим!
Наше солнце не будет чужим.



***
Теряю каждый день по дню,
А ночью — по звезде,
Друзей теряю и родню
В Твери, в Москве, везде.

Земля скупа и не вернет
И малости назад.
Весной теряю старый лед,
К зиме теряю сад.

Остановлюсь и оглянусь:
Не видно никого.
— Верни хоть что-нибудь мне, Русь!
— Вот ветер, на его.

Вот пыль тебе, вот зной, вот град,
Вот поле, вот и плуг,
И длинный перечень утрат,
Прощаний и разлук.

И чтобы ты когда-нибудь
Был рад потере сил, —
Вот смерть тебе и к смерти путь.
Он долог, как просил.



СЛЕД ПО СЛЕДУ

Остались ноги у колосса,
И голова цела, хотя
С колес Россия на колеса
Перемещается, кряхтя.

Из века в век одно и то же...
Какие жуткие в ночи
Из-за бугра к нам лезут рожи,
И мы их бьем о кирпичи.

Бывало, встанем на колени
И восхищаемся кнутом,
И тут встает над нами Ленин,
И что с того? И что потом?

Куда ни гляну, где ни еду,
В какие дебри ни вхожу, —
Пересекаю след по следу,
По кругу заново кружу.

И не понять, какая сила
И кем нам заново дана,
Чтоб устояла ты, Россия,
И ныне, в э т и времена.

Меняешь путь, меняешь рельсы,
Хоронишь мертвых и живых
И учишь нас: точнее целься
И бей врага под самый дых.

И не велишь себе перечить,
Когда грядущее темно.
Прощай, Россия! И до встречи!
Конечно, если суждено.



МОЛЕНИЕ НАПОСЛЕДОК

Гнездо в деревне разорю,
Швырну солому с крыши — вьюгам,
Себя в стаканы разолью,
Раздам друзьям, плесну подругам.

И не откажется никто,
И выпьют все, и в суматохе,
Чужие похватав пальто,
Погибнут без вести в эпохе.

Метель, метель, стели постель,
Я упаду на пух сугроба.
И лапником укроет ель
Кумач безвременного гроба.

Так быть могло, и шло к тому:
Однажды я из дома вышел, —
И жив еще, и не пойму,
Как уцелел, поднялся, выжил.

А зренья нет, и слух не тот,
И холодно в соломе солнца,
Одна печальница и ждет
Меня из странствий у оконца.

Иду по небу, как по льну,
Через приветы и проклятья,
К тебе прильну, к земле прильну
И не разжать уже — объятья...


Потерянные броды

… Река течет, как наши годы
Текут, толкаясь, торопясь.
Уходят в воду глубже броды –
Между селом и мною связь.
Затерянный в толпе столичной,
Я понял вдруг до тошноты,
Что вбит в меня, как штырь, обычай
Поденной, странной маеты.
Я пригвожден к дорогам пыльным,
Которых вспять не повернешь.
Так молоко сосет кобылье
В табун забравшаяся рожь.
И слышно мне все тише, глуше,
Теперь совсем издалека,
Как островок проволглый душит
Петлею свитая река.
Не поумнев за эти годы
На коммунальных этажах,
Ищу потерянные броды
За шагом шаг,
За шагом шаг…


* * *

Долго держалась листва, не желтела,
А пожелтела – не сразу упала,
Мглы попила и рябины поела,
Рухнула розово, огенно, ало.

Долго и сила держалась, звенела,
Тошной не знала похмельной мороки:
Пьянка так пьянка, а дело так дело,
Сокол так сокол, и плачьте, сороки!

Так я на прошлой неделе подумал,
В дальние сроки умом залетая.
Ветер вздохнул, осторожно подунул,
И полетела листва золотая.


ПОЛЕТ ИВАНА

Иван летел на страшной птице
В страну своих счастливых грез
И, чтоб в полете не разбиться,
Чтоб птице было чем кормиться,
С водой и мясом бочки вез.
Когда на нет сошли запасы
И стал слабеть крылатый змей,
Он дал ей собственного мяса
И кровью напоил своей.
Почти столетье подвиг длится,
Земля молчание хранит.
Ивана нет… И только птица
Куда-то все еще летит.



***
…Природа влажных полнозвучий,
Каких-то капельных систем,
Где жизнь моя - всего лишь случай,
Хотя любовный вместе с тем,
Родился я не под иконой,
Но под портретами вождей,
Страны Советов сын законный,
Её мучительных идей,
Её войны и недорода,
Великих строек и тюрьмы…
Такого не было народа,
Как вы да я, да вместе мы…


Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями