Антология саратовской поэзии. Глава 31

В рамках проекта саратовской Антологии поэзии я брал летние каникулы. Поэтов-земляков, которых стоит озвучить для большой аудитории, в предварительных наметках существует еще не один десяток, а лето… Лето – оно скоротечно. К тому же пауза мне была необходима, так как в какой-то момент я оторопел, не очень-то понимая Вашу реакцию и Ваши читательские симпатии и антипатии. Нина Искренко и Лариса Грекалова – по моим понятиям поэты не рядовые и в лучших своих вещах близкие к некому высшему эталону искренности и силы, остались почти не замеченными, а непонятный взрыв активности в комментариях произошел однозначно не по самой выдающейся подборке из представленных в Антологии авторов. Пришлось задуматься и сделать вывод в очередной раз – насколько цепляет пишущих в комментариях не сами представленные произведения, а возможность поскандалить и по склочничать абы просто. Благо для дальнейшего развития Антологии - вышеуказанный автор сам попросил удалить себя из участников. Этот случай послужил мне очередным уроком – типа, повнимательнее надо. Спасибо.
Не устаю повторять, что в моей работе по Антологии считаю, что важнее всего поиск и наличие самих произведений авторов. Если их - достойных произведений, нет, то и не должно быть автора в ряду поэтов. Ко мне на почту с появлением рубрики в ОМе, стали обильно приходить стихотворения неизвестных творцов, порой с интересными, а порой и трагическими биографиями. Здорово, когда все совпадает, но если нет достойных стихов, то процесс «выхода в свет», как минимум, замораживается. Подождем. Хотя несколько подборок уже «отстоялось», и дайте лишь время для последней обработки. И еще придется возвращаться к некоторым подборкам уже опубликованных авторов – так ждет своих правок, например, подборка Стаса Стэпа.
Удивительно для меня и другое. В рамках расширения своего понимания объективности и в свете известного лозунга Владимир Владимировича «больше поэтов, хороших и разных», в Антологии стали появляться авторы мне изначально во многом не совсем близкие. И это, еще мягко сказано. Как будто сами прорвались, как будто бы сами пришли. Но если получилась достойная подборка – нечего ей дальше отстаиваться!

Анатолий (Константинович) Передреев
(18.12.1932 – 18.11.1987)

Родился в деревне Новый Сокур Татищевского района (ныне исчезнувшая). В 1933-м большая семья Передреевых переехала в город Грозный. Трое старших братьев Анатолия (Виктор, Александр и Илья) погибли на Великой Отечественной войне, один (Михаил) вернулся с войны без ног. После школы Анатолий поступил в Грозном в Нефтяной институт, но 53-м попал в мотоциклетную аварию, пролежал несколько месяцев в больнице… и передумал. В 54-м он отправился в Саратов, где поступил на заочное отделение филологического факультета университета. Вскоре был призван в армию, где и начал писать стихи. После демобилизации вернулся в город на Волге, продолжил учебу и устроился работать на метизный завод. Первые стихи вышли в областной газете «Коммунист». В конце 58-го будущий поэт уволился с метизного, и отправился на строительство Братской ГЭС за романтикой и заработком. По дороге он передал в Москве несколько стихотворений, которые сначала попали руки Борису Слуцкому и далее оказались у Николая Асеева. Бетонщик Братгэстроя и сотрудник многотиражки «Огни Анкары» неожиданно узнал о выходе в июле 59-го подборки из трех стихов в «Литературной газете». Там же в Братске он познакомился с командировочными поэтами Станиславом Кунявым и Борисом Смеляковым. В 1960-м Передреев поступил в Литинтститут (переехав на окончательное место жизни в Москву), где учился хорошо, хотя и имел выговоры за пьянку и появление девушек в общежитии. Далее были публикации в толстых журналах, заведование отделом поэзии в журнале «Знамя», участие в редколлегии «Нашего современника»…
Стихов Передреев для действующего поэта написал крайне мало (чуть больше сотни), и причем практически все до 70-го года. Зато Передреевское стихотворение 64-го года «Окраина» Вадим Кожинов назвал программным для послевоенного поколения, чья молодость пришлась на 1950-1960-е годы. Некоторое время бытовал даже термин «окраинные поэты». Пять сборников Передреева, изданные при жизни практически повторяли друг друга. Не приближенных к издательствам поэтов это не могло не раздражать.
При этом Анатолий Константинович много и с удовольствием переводил (подсчитано – 43-х авторов), особенно кавказских поэтов. Жена поэта - чеченка Шема родила ему единственную дочь - Леночку, а в Грозном оставались друзья юности и родители. Что еще? Большое количество стихотворений Передреев знал наизусть. Особенно он любил читать вслух Есенина, Блока, Заболоцкого… В Москве со слов Куняева Анатолий жил в мире «застолий, которые хорошо начинались и плохо заканчивались». А если совсем просто, то пил он много и регулярно. Имея, со слов того же Куняева, «абсолютный эстетический вкус» (вот кто бы мог бы помочь сделать саратовскую Антологию!), как будто бы в собственном творчестве наткнулся «на какой-то непреодолимый барьер - на собственный эстетический вкус». К трагедии поэтической жизни постепенно стали добавляться смерти отца, матери, друга Николая Рубцова… Друзей «по цеху» у статного, красивого, широкого в поступках и «наградами неподверженного» (со слов самого Передреева) Анатолия Константиновича, кажется, было много, но за пьяным столом лица стали явно мельчать... Он умер ровно за месяц до 55-летия у себя дома, на диване с книжкой в руках, от сердечного приступа.
Мне, кажется, что подборка нашего земляка получилась качественная. На две таких, возможно стихов и не хватило бы. Одна же перед вами. Читайте.


ОКРАИНА 

Околица родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село.

Взрастив свои акации и вишни,
Ушла в себя и думаешь сама,
Зачем ты понастроила жилища,
Которые ни избы, ни дома?!

Как будто бы под сенью этих вишен,
Под каждым этим низким потолком
Ты собиралась только выжить, выжить,
А жить потом ты думала, потом.

Окраина, ты вечером темнеешь,
Томясь большим сиянием огней,
А на рассвете так росисто веешь
Воспоминаньем свежести полей.

И тишиной, и речкой, и лесами,
И всем, что было отчею судьбой...
Разбуженная ранними гудками,
Окутанная дымкой голубой!

1964



РАВНИНА

Еще во власти дня и шума,
Еще в усталости дневной,
Я шел за городом угрюмо,
Оставив город за спиной.

Я шел с самим собой сначала…
Но смутно слышал, как сквозь сон,
Что где-то музыка звучала,
Звала меня со всех сторон.

Все необъятнее, все шире
Росла звенящая волна,
Пока не понял я, что в мире –
Луна. Равнина. Тишина.

Что ночь блистает, серебрится,
Кусты и травы ослепя,
Что под луной ночная птица
Поет и слушает себя.

И все живет вокруг, толпится,
И по мерцающей земле
Идет ко мне, и прячет лица,
И вновь скрывается во мгле…

1966


НА ВОЛГЕ

И вот
Плыву ее раздольем,
Усталый
Взрослый человек,
Земных дорог
Хлебнувший вдоволь,
Узнавший нрав
Морей и рек.
И пароход,
Видавший виды,
Взрывая хриплые гудки,
Везет меня
Туда,
Где слиты
И синь небес,
И синь реки…
А на корме,
Где песен праздник,
Волнует душу мне до слез –
Объятый думой
Стенька Разин
И в диком мху
Седой утес…
Плывет
Раздолье песен долгих,
Где Волга –
Матушка – река
И слышу я, Шумят над Волгой,
Как песни долгие,
Века…
А за кормой –
Кипенье пены
И волн веселый переплеск.
Цветет,
Сливаясь постепенно
И синь реки,
И синь небес,
И, сил
Торжественных исполнен,
Времен я слышу
Перезвон…
А Волга
Катит,
Катит волны
Из горизонта –
В горизонт!

1961


ВЕТЕР
Бегут над полем чистым облака,
По чисту полю тень бежит за тенью,
Неудержимо движется река,
И берега подвержены движенью.

Бегут поля – колышется трава,
И на просторе, сдвинувшемся с места,
Старинный дуб – охвачена листва
Порывом беспорядочного бегства!

И шум вокруг
Весь день стоит такой,
Как будто что-то чувствуя и зная,
Бежит, листву и травы простирая,
Природа, потерявшая покой.

1964

ВЕСЕННИЙ ЭСКИЗ
Земля разгромлена грозой,
Простор сумятицей охвачен,
И непомерный горизонт
Всколышен ветром и взлохмачен.
Никак
Не обретет свой лик…
И тучи гордость распирает…
А в поле
Старый грузовик
Ползет –
Дорогу собирает.

1959



СТИХИ О РАБОТЕ

3

Когда нас взволновала стройка
Одной из северных плотин,
Мы стали спрашивать:
- А сколько будут нам платить?

И было взвешено и сверено,
Все, что заманивало нас, -
И заполярный холод Севера,
И северная щедрость касс.

И даровой билет плацкартный
До незнакомых берегов,
И простодушные плакаты
На стенах красных уголков…

Когда мы строили плотину,
Случалось нам недосыпать,
Плотина это оплатила…
Но если вы хотите знать,

Во что мы ценим пот соленый, -
Прибавьте к каждой из зарплат,
По миллиону киловатт!

4

У меня загрубели ладони,
А в ладони впитался автол…
Я водил в отдаленном районе
Самосвал двадцати пяти тонн.

Самосвала боялись собаки –
Так ревел и гудел самосвал.
К самосвалу сбегались зеваки –
И велик собирался , и мал.

Удивлялся: «Вот это машина!» -
Любопытный районный народ.
Восхищался: «Какая махина,
Колесо в человеческий рост!»

И в толпе посторонней, случайной,
Предоставив глазеть и глядеть,
Я старался сидеть безучастно,
Безразлично старался глядеть…

1959 – 1961

* **
Люди пьют.
Самогон и водку,
Спирт, перцовку, портвейн, коньяк.
Шевеля кадыками,
Как воду,
Пьют – напиться не могут никак.
Не беду, не тоску разгоняют,
Просто так
Соберутся и пьют,
И не пляшут совсем, не гуляют,
Даже песен уже не поют.
Тихо пьют.
Словно молятся – истово.
Даже жутко –
Посуду не бьют...
Пьют артисты и журналисты,
И последние смертные пьют.
Просто так,
Просто так напиваются,
Ни причин, ни кручин – никаких.
Просто так,
Просто так собираются
В гастрономах с утра –
«На троих».
Люди пьют...
Все устои рушатся –
Хлещут насмерть,
Не на живот –
Разлагаются все содружества,
Все сотрудничества
И супружества, –
Собутыльничество живет.
1963 

В ПЕРЕУЛКЕ 

Что ты шаг ускоряешь, прохожий,
В переулке полночном глухом,
И спешишь по шуршащей пороше,
И стучишь, и стучишь каблуком?!

Что ты ближе стараешься к свету,
Всей спиною меня сторожа?
Я не прячу в кармане кастета,
Не держу воровского ножа.

Я не прячусь за темные стены,
Я не жду в переулках кривых
Ни наручных твоих, драгоценных,
Ни карманных твоих, трудовых.

Просто дело мое молодое,
Просто кружится, падает снег...
Протяни огонек мне в ладонях,
Разреши прикурить, человек!

1961 

* * *
В. Кожинову 

Как эта ночь пуста, куда ни денься,
Как город этот ночью пуст и глух...
Нам остается, друг мой, только песня —
Еще не все потеряно, мой друг!
 
Настрой же струны на своей гитаре,
Настрой же струны на старинный лад,
В котором все в цветенье и разгаре —
“Сияла ночь, луной был полон сад”.
 
И не смотри, что я не подпеваю,
Что я лицо ладонями закрыл,
Я ничего, мой друг, не забываю,
Я помню все, что ты не позабыл.
 
Все,что такой отмечено судьбою
И так звучит — на сердце и на слух, —
Что нам всего не перепеть с тобою,
Еще не все потеряно, мой друг!
 
Еще струна натянута до боли,
Еще душе так непомерно жаль
Той красоты, рожденной в чистом поле,
Печали той, которой дышит даль...
 
И дорогая русская дорога
Еще слышна — не надо даже слов,
Чтоб разобрать издалека-далека
Знакомый звон забытых бубенцов.

1965


* * *

Зачем шумит трава глухая,
Грустит пустынная вода,
Как будто помня и вздыхая
О вас, ушедших навсегда?

Зачем среди полей цветущих,
Где тихо облака плывет,
О вас, на кладбище живущих,
Далекий колокол поет?

Зачем я вечером беспечным
В аллеи ваши захожу
И, окружен покоем вечным,
На солнце красное гляжу?

1965

***

Я ждал –
Сейчас польется дождь…
Как после длительной разлуки,
Я ждал –
Сейчас польется дождь.
И я легко раскину руки.
Я ждал –
Сейчас польется дождь,
Его шуршание о крышу,
И шум листвы, И шелест трав…
Но дождь,
Глухой и отдаленный,
Пошел,
Как медленный состав,
Пошел – тяжелый, эшелонный…
И перекатывался гром,
И перестукивались ставни,
И долго вздрагивал весь дом,
И долго двигались составы.

1961


ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
1
Эта ночь тиха и пустынна…
Ты ко мне прислонилась плечом…
Ты, конечно, ни в чем не повинна,
Не повинна, конечно ни в чем.

Ты ни в чем не повинна… Но, боже,
Что свело не земле этой нас?!
Никому не рассказывай больше
Все, что ты рассказала сейчас.

Это все я один понимаю
В пустоте, в темноте, в тишине…
Но и мне – я прошу, обнимаю,
Не рассказывай больше и мне.

2

Среди всех в чем-нибудь виноватых
Ты всегда откровенней других…
Но зрачки твоих глаз диковатых
Для меня непонятней чужих.

По каким они светят законам,
То слезами, то счастьем блестя?
Почему в окруженье знакомом
Ты одна среди всех, как дитя?

И зачем я сегодня все время,
Окруженный знакомой толпой,
Объяснялся словами со всеми,
А молчанием - только с тобой?...

Но когда я тебя обнимаю,
Как тебя лишь умею обнять,
В этой жизни я все понимаю,
Все, чего невозможно понять!

1965



* * *
Вл. Соколову


В атмосфере знакомого круга,
Где шумят об успехе своем,
Мы случайно заметим друг друга,
Неслучайно сойдемся вдвоем.

В суматохе имен и фамилий
Мы посмотрим друг другу в глаза…
Хорошо, что в сегодняшнем мире
Среднерусская есть полоса.

Хорошо, удивительно, славно,
Что тебе вспоминается тут,
Как цветут лопухи в Лихославле,
Как деревья спокойно растут.

Не напрасно мы ищем союза,
Не напрасно проходят года…
Пусть же девочка русая – муза
Не изменит тебе никогда.

Да шумят тебе листья и травы,
Да хранят тебя Пушкин и Блок,
И не надо тебе другой славы,
Ты и в этой не столь одинок.

1967


*   *   *

Наедине с печальной елью
Я наблюдал в вечерний час
За бесконечной каруселью
Созвездий, окружавших нас.
Но чем торжественней и строже
Вставало небо надо мной,
Тем беззащитней и дороже
Казался мир земли ночной,
Где ель в беспомощном величье
Одна под звездами стоит,
Где царство трав и царство птичье,
К себе прислушиваясь, спит.
Где все по балкам и полянам
И над мерцающим селом
Курится медленным туманом,
Дымится трепетным теплом...

1965

* * *

Ты умудрен и жизнью и судьбой,
Ты одарен талантами счастливо,
Но почему так тяжело с тобой
Твоей жене
И другу так тоскливо?

Нет, ты не прячешь своего лица,
Оно всегда в известном окруженье,
Но никогда не ясно до конца,
Какое оно примет выраженье.

Ты знаешь. Кто твой враг
И кто твой друг,
Но безразличен и к врагу,
И к другу,
На всех рапространяя эту муку
И опыт свой проносишь, как недуг,

Так в чем же смысл всезнанья твоего,
И слуха изощренного, и зренья,
Когда ты извлекаешь из всего
Лишь тяжкий плод
Тоски и обозленья?

Идешь, удачей согнут, как бедой,
Живешь, печали сдавший на милость…
Давным-давно
Лицо ее светилось.

1970


* * *
Не помню ни счастья, ни горя,
Всю жизнь забываю свою,
У края бескрайнего моря,
Как маленький мальчик, стою.
 
Как маленький мальчик на свете,
Где снова поверить легко,
Что вечности медленный ветер
Мое овевает лицо.
 
Что волны безбрежные смыли
И скрыли в своей глубине
Те годы, которые были
И снились которые мне.
 
Те годы, в которые вышел
Я с опытом собственных сил,
И все-таки, кажется, выжил,
И, кажется, все же не жил.
 
Не помню ни счастья, ни горя...
Простор овевает чело.
И, кроме бескрайнего моря,
В душе моей нет ничего.

1968

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями