Антология саратовской поэзии. Глава 14

Чванов Владимир Михайлович
(14.01.1962 – 07.11.2008)

Вовка Чванов стоит с ключиком в руке перед дверью и перед всеми нами, особенно его ровесниками. С тех пор, как я пытался разобраться – почему он так рано ушел в эту дверь, прошло несколько лет. Понимая, что избавится от субъективности по отношению к творчеству неожиданно ушедшего школьного товарища мне не удастся, я как можно дальше затягивал время вхождения его в Антологию. Но каждый поэт имеет свое право, чтобы высказаться. «Рыжий» был ярким в юности, а в восьмидесятые очень хотел быть поэтом!
Предельная, порой детская рифмованность Володиных строк, неожиданный уход городского человека в акварельное прошлое России, в лубок несохранившейся ныне деревни, в доброту широкого стола для родни и с родней, к иконам полей и даже к осуждению легких современных нравов… Скажу, что изначально совершенно не этого я ждал, извлекая отпечатанные на машинке листки из советской папки для бумаг, от рыжего школьного хулигана.
Саратов уже плохо помнит, но Володя получил раннюю позитивную прессу по своим юношеским публикациям, как в разделе поэзии, так и прозы. Под его сотней стихов из той папки (а это все!) нет дат, и сдается мне, что основная часть их написана в школьно-студенческом возрасте. В них он остался в каком-то слегка замороженном состоянии молодого сказочника с легким налетом есенинской грусти.
Почему так, не мне судить. Все, что я мог сделать сегодня – систематизировать переданные мне, собранные на летней даче вдовой и одноклассницей Вовы – Людмилой, стихи и выбрать с моей стороны лучшие. Володиных стихов хватает на одну полноценную книгу. Надеюсь, что она увидит свет – имеет на то право!
Очень жаль, что мы не успели, не смогли поговорить в конце его жизни о многом напрямую и хотя бы чуть-чуть вместе приоткрыть «люк вечности». Да, мы все равновиноваты, как сказал нам Володя в своем послание «Друзьям».

***

Что за странная слабость в руке,
Скольких с локтя ломал, а теперь...
Ключ едва повернётся в замке,
А уже распахнётся дверь.

Выбьет форточку сквозняком,
Все бумаги смахнёт со стола...
Ты стоишь предо мной босиком,
Боже мой, как ты долго ждала.

Не напомнишь про ночи без сна,
Не расскажешь как можно весь год,
День за днём простоять у окна
И не знать где закат, где восход.

Только верить в свою звезду,
Только думать, что вдалеке,
Невозможно, но я жду
В том плаще и с ключом в руке.


ДВОЕ

Не разжились с тобой ни углом, ни добром,
Ни цветами, ни их семенами –
Мы притёрлись с тобой как стекло со стеклом,
И нет воздуха между нами.

Обе наши ладони с дорогой прямой,
Сзади стоны, а спереди скрежет.
Нам ли волосы рвать пред сумой и тюрьмой,
Коль у пальцев у наших до кости самой
Отпечатки одни и те же.



ШЛЯПЫ


Мы с грустью поймём – подведенье итогов,
И шляпы прижмём впереди,
Накупим вина, поболтаем о многом,
Что так наболело в груди.

Мы высыпем пепел из рюмок и чашек,
И щепотью шляпы примнём.
Откроемся грустно, но надобно чаще
Встречаться с вином и огнём.

И я одинокий, и я – не от мира,
Недавний товарищ и гость
В толпе затеряюсь, открою квартиру
И шляпу повешу на гвоздь.



ДРУЗЬЯМ

Друзья, мы равновиноваты,
Что наши не сошлись пути:
На чьей-то ели конфети,
А на другой звезда и вата.

В несмежных комнатах они,
В чужих квартирах и посёлках,
Все эти пихты, ели, ёлки,
Шары и на шнуре огни.

Мы виноваты в том сполна,
Что не держались друг за друга,
Что с севера в твоё, и с юга
В моё окно глядит Луна.

И наши дети хороши,
И жёны.
Ты с другим напару
На стыке нового со старым
Годов, всё выпить не спеши.

Оставь в бокале часть вина,
Ту драгоценную страницу,
Где наша память серебрится
На дне, и вверх идет со дна.


ДУХИ

Лишь выглянет рожок Луны,
Здесь бродят духи одиноко,
И зуб неймет, не видит око,
Но в зеркале они видны.

Страшней другое.
То обидно,
Что ты, мой друг, такой земной:
С улыбкой, с тенью за спиной…
Но в зеркале тебя не видно.


***

Расскажи, как встают на носки
Перед дальней дорогой проститься
Двухметровые старики
И внучат лобызают в ключицы.

А потом свои пальцы сплетут
И глядят, и глядят на дорогу,
Сожалея, что книзу растут,
А внучата пригнуться не могут.

Стог поднимут на кончиках вил
И за реку закинут так просто.
Я там был, длинный гроб выносил,
За столами сидел не по росту.


АКВАРЕЛИ

Путь вперёд непомерно далёк,
И дорога назад далека.
Не украден, не срезан пока
С медяком злотым кошелёк.

Можно долго гадать на звезду,
Можно грустно шептаться с рекой.
Белый мельник с последней мукой,
Всё ведет жеребца по узду.

На лугу, освежась молоком,
С золотыми мазками зори,
Пиджаки побросав, косари
Бьют по кассам прохладным бруском.

Вьётся синяя нить родника,
Выбирает цветок мотылёк…
Путь вперёд непомерно далёк,
И дорога назад далека.


ИКОНЫ

Застынут глаза и младенец под грудью,
И нимбом окажется солнца восход,
В широких рубахах земельные люди
С вязанками дров и пасущие скот,

Застынут. Руками, воздетыми к небу,
Небес не касаясь на пол-волоска,
Огромные ростом – от неба до хлеба,
По прихоти и по веленью мазка.

Но лишь богомаз не прочувствует роста,
И небо до рук их опустит едва:
В кокошниках светлых и луковых острых,
Ещё не родясь, загудят Покрова.

И голуби шумно взлетят с колоколен,
И выронет пес драгоценный кусок,
Земельные люди отправятся в поле,
Младенец нащупает тёмный сосок.



ДОЖДЬ

Он с неба шел, он падал в травы,
Неосмотрительно косой,
И всё что слева, всё что справа
Окутал он своей росой.

Он был грибной, душистый, сладкий,
Он с неба шёл, и проходя,
Стекал с домов и прыгал в кадке
С водой от прошлого дождя.

И жались куры под навесом,
Томились печи под огнём,
Дрожали лужи, а над лесом
Вставал просвет и солнце в нём.



***

Свернутся аминокислоты
В четыре сцепленных кольца, -
Придумать и вызвать кого-то
С моими чертами лица.

Белки не собьются при счёте,
Умножась и облик кроя:
С коленками около щёчек,
На темени с плёнкой, но я…

И женщина письма напишет
Про счастье и чудо. Итак
Мой доктор не дышит, он слышит
Два сердца стучащих не в такт.

И к облаку, миру и свету
Младенца воздвигнет рука,
Я крикну как тот или этот
В любые года и века.

Я крикну, и в это мгновенье,
Рождённый в пространстве земном,
На цепь человеческих звеньев
Я лягу последним звеном.



***

Где силу найти мне – подняться с колен?
Душа отделилась и бродит – слепа,
И сердце в обвязке струящихся вен
Дрожит на игле как жука скорлупаю

Я тысячу лет всё на первой главе,
Мне чтиво невмочь; и лечу на песок,
Как в битву; и бинт на моей голове
Багрово темнеет, врачую висок.

Я вновь погребен среди памятных мест,
Вверху надо мною венок и звезда,
Я выбрит, и руки уложены в крест.
Сочится вода, и растет борода.



НЕБО

И потолок молочно белый,
И простыня белым-бела,
Ох, этот нож из-за угла
И сказки добрые сиделок.

Но раскушу кусочек мела
С того раскройного стола,
И известковых два крыла
Вдруг обретет больное тело.

И я сольюсь с другой средой
Крылом упругим. Молодой,
Помчусь к полям и дальним кряжам.

На всех ветрах, во все концы…
Пока не греются шприцы,
Пока сиделка спит над пряжей.



КОСТЁР

Ты клятвы мне назад вернула,
И все стихи сожгла до тла,
Но на руке моей уснула
И так до осени спала.

Пусть мне до осени не спится,
Но, знай, стихи ценней вдвойне
Сгорающие по страницам
На медленном твоём огне.

Им не гореть – как жить в неволе,
Но исчезая на века,
В костре стихов, от жаркой боли
Гори, кричи, рыдай строка.

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями