Антология саратовской поэзии. Глава 21

И все-таки очень часто поэты - это люди со сложными характерами и существенными отклонениями от так называемой нормы. В России – ее агрессивной среде с переворотами и войнами, переходными периодами и лютыми холодами - поэты часто живут недолго. В подтверждение тому простая статистика первой свободной от каких-либо привязок (кроме как к городу С. и слову) уже опубликованной двадцатки моей Антологии – около трети ее обитателей, ушли в молодые годы: Алексей Машенцев в 28 лет, Александр Поляков в 33 года, Александр Мураховский в 41 год, Володя Чванов в 46 лет, Игорь Алексеев в 49 лет, Валентин Ярыгин в 50 лет, да и Александр Ханьжов, всего-то в 55 лет. Причем, все мужчины – заметьте. Основные причины ухода в виде болезней перекрываются облаком неприспособленности, разрывом между несоответствия мечты быть востребованными и услышанными, и даже попытками вырваться из окружающей грустной действительности. Отсюда и болезни, и вредные привычки, и преждевременно изношенные отказывающие организмы. Естественно, вспоминаются и классические строчки Высоцкого: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт…» Стас Стэп – еще один из наших недоспевших: ему было всего полных тридцать пять...

Антология саратовской поэзии. Глава 21.
Стас Стэп (Станислав Степанов)
(27.06.1966 г. – 17.05.2002 г.г.)

Стас остался в моей памяти простым, добрым, открытым, юным. Именно таким он и был, даже каким-то, я бы сказал, неповзрослевшим. Он ушел молодым – неприметный на первый взгляд парень, простой прохожий с улиц города С., обычный встречный на его набережной и в парках, «где морды шествуют гурьбой»…. Филолог по образованию, достаточно рано попытавшийся в своей «ультра-урбанистической форме» (по определение его друга-поэта Ромула Лъ Лээля) найти свою неповторимую поэтическую манеру. «Природная динамичность натуры и гуманитарно-художественный уклон привел к первым поэтическим опытам» (Р.Л.Л.) Стаса. В возрасте двадцати лет, в 1986 году вместе с тем же Ромой они задумали и основали свой поэтический клуб «Просодия». К этому же времени относятся поездки Стаса в Питер, в Прибалтику - после них «готика» и всяческие «готические мотивы» стали активно проникать в его образность и поэтический словарь. В конце 1980-х Стас был наиболее активен в своем творчестве, часто выступал перед коллегами-поэтами, на различных полуофициальных «посиделках», в частных домах. Евгения Майзенберг (Николаева) – она помогла с подготовкой этого материала - вспоминает про одну такую «читку» совместно с Александром Мураховским у себя дома в квартире на углу Мичурина и Чапаева.
Осмелюсь предположить, что в его жизни было мало внешних ярких впечатлений. Это был убежденный городской житель, плоть от плоти нашего неухоженного, бесприютного, но бесконечно продолжающего рождать новые таланты губернского города С. Уроженец старой части города (он обитал на улице Мичурина), Стас неплохо знал его историю и архитектуру. «Помню, он меня поразил, проведя как-то целую экскурсию по «Панкратьевской» улице, показал «Вдовий дом», еще какие-то не обозначенные табличками достопримечательности». (Е.М.)
В перестроечное время Стас не вписался. Не смог, подобно тысячам других молодых людей, не имеющих практической сметки и хватки, реальной специальности найти себя в новой действительности. Навсегда остался богемой, городским отшельником в «жёлтом шарфе»… У него была известность в узком кругу и редкие публикации стихов (журнал «Волга»). Качаясь на волнах своей непростой жизни, а точнее, барахтаясь в ней («где город из-под ног летит ракетой»), Стас работал над одной, так и не вышедшей книгой стихов. Эта неизданная книга успела претерпеть несколько переименований - от «Фантасмагории» через «Живые Камни» к «Колумбарию белых лебедей». По определению Ромула, это «кубофутуристический имажинизм» с прорывающейся в отдельных строках «кричащей исповедальностью». Несомненный талант, брошенный своей короткой нелепой судьбой «на съедение камням». Его грустные глаза с каким-то «затравленным» в последний период жизни выражением – укор не знающей сослагательных наклонений зрелости. Многие еще помнят Стаса Стэпа таким, каким он был «перед метелями», - и как он изменился перед концом. Он умер, отравившись «паленой» водкой – мало успевший в жизни, но оставивший нам на память несколько неповторимых стихотворений.
Я обращаюсь к вам, читающим мои материалы, в том числе за воспоминаниями о Стэпе и за мыслями о его творчестве. Стихов Стаса, увы, нет в Интернете, но в Антологии они теперь есть! Для всех кто помнит или хочет знать!


***

Пойдем в дождливый день на мост -
Оттуда ярче жизни холст!
На нем, как раненые волки –
Когда вокруг сверканье молний,
Себя за хвост кусают волны.

И озаренный, как «Варяг»,
Буксир баржу ведет во мрак –
Башмак Ван-Гога вниз по Волге
Песками золотыми полный…
1999, август


***
Отгудели смерчи перекрёстков…
Пульс проспектов декабрём застыл.
Мрамор льдов замуровал киоски.
Светофоров выцвели кресты.

Как Кинг-Коги айсберги строений:
Эпатаж десятков этажей!
Взвыл троллейбус, дугами рвав тени.
(Утонул бесследно в вираже…)

Бред? Агония галлюцинаций?
Или химерической зимы
Люцифер в обледенелом танце
Омертвил дыханье кутерьмы?

Или бегство одиночек встречных
Растворяет бесконечный снег?
Иль немой полуослепший вечер
У сугробов выклянчил ночлег?

Может я тоже беспризорный
В антарктиде снежных площадей?
О, декабрь – метелей лепрозорий,
Колумбарий белых лебедей, -

Отпусти всех этих вьюжных женщин,
Дай гудеть им, изменять и жечь,
Чтоб за каждой шторою подсвечник
Плавил ночь и умирал как смерч…

1986 г.

***
… Антарктидой наш калённый север!
Нас стравивший скандалами вьюг!
(Постарели за всю юность червы).
«Враг раскаявшийся?» «Хищный друг»?!

Стужей вырезавшая убийца
Плоть; глазами лукавей грехов:
Ты ведь замуж идешь для витийства,
Изменять, незаконно хоть, -

Я истерикой тротуаров
Всех прошу в чёрный день всплакнуть:
Жил поэт и любил кошмарно,
В дар от Бога, чужую жену.

1987 г.


Дворовый этюд

Когда не балует зима
Снежком ни сердца, ни ума.
Мы сами смастерим в округе
Собор ледышек после вьюги.

Слепившись, дрыхнут – спят снега.
Формировать шары пора
Снеговиков – матрёшек хрупких.
Воткнёшь морковь – «нос!», «мётлы – «руки!»

…Голодным кошкам – «млока»
Сгорело утро в тротуарах.
Проделки! ...Хитры снега
Разлиты – из дворовых чарок.

***

Бульвар, берёт, как молнья – жёлтый шарф,
Полёт пальто, чечетка прытких туфель, -
Консерватория! Моя душа
Органом выдохнет в Готический Везувий.

Воздушным шаром вечер напряжён;
Вход в парк интуитивно осторожен;
Но всё не так: прохожий прокажён, -
Проказой «готики» заворожён прохожий.

Судьба – в секундах; осеклась душа.
Чей выстрел затаился в поединке?
Шаг… променад Проспекта… жёлтый шарф;
Поклон Вселенной – в белые ботинки.

1987 г.



***

Ещё скорей спешу к постели,
Когда сильней, чем здесь зима,
Внушат морозец голым телом
Кариатиды на домах;

Хотя и знаю, что на деле
К постели не согнёт Луна,
Что нету в келье – параллели
При путешествии «с ума»…

14 ноября 1990 г.


Кот (сонет)

На узел завязал испуг –
Преобразился в бант наитий.
И мы остались с болью рук
Не разорвав событий нити.

На выдох находя – любить
Необходимыми словами.
И в замиранье – наступить
На кошку грусти под ногами…

Порой беспечен пешеход,
Минуя своды без сомненья,
В подъезде близок к раздраженью,-
Когда из-под былых ворот
Хвостом по голени чиркнёт –
Кота змеиное движенье.

1991/92 г.г.


Осеннее – осени

…Как
- хитромудрая ящерица саркастично оставляет преследователя
с хвостом в кулаке;
- или волк перекусывает лапу, попавшую в капкан (чтобы
Вновь обрести свободу);
- или олень (как только лишь подлинный Цезарь, теряющий
лавровый венок вместе с головой) сбрасывает наземь величественные рога, -
Осень, повернувшись спиной в пол-оборота к похотливому миру глаз,
обнажает гордо осанку и загадочно подмигивает ему, снимая через лебединую шею
алое платье, убранное белой (как будто первый снег) хризантемой: и своей разноцветной
листвой – жар-птицей вспыхивает над оголёнными стволами, словно над оливковым
профилем Нефертити…

***

Течет как закрытая книга
Вдали подо льдами река,
И горбится мост над интригой
Эзопова языка.

А здесь всё по-русски так просто:
Ротонда в кокошнике звездном,
А рядом без снега зима
Лежит как засохшая роза
И сводит гранитом с ума.

* * *

И деревянные собаки
Прибиты к лающим домам.

Ночную осень не забуду,
Галлюцинации и мрак:
Как за спиною бег собак
Меня преследует повсюду.

И лист, катящийся за мной,
Душе едва внушит доверье ,
Как снова страшно и смешно
Мне видеть город без деревьев.

1991


На смерть друга

Когда дружили мы в упор, и в эмпиреях
Самозабвенье достигало апогея,
Ты так мечтал, чтоб сразу умерли мы вместе,
Что не уснули б мы в одном тысячелетье.
Но золотые волосы мне снятся,
Спортивные, но нежные запястья,
Как мы гуляем Волжскою столицей:
Я — раб тревог, ты вольный, как патриций,
Стремишься в поединок рукопашный
Со мглой навстречу вьюге нараспашку,
И мне характер твой не победить —
Морским узлом затянутую нить.

февраль 2000 г.



* * *
Такая яркая луна,
Что, кажется, не сквозь деревья
Луна отчётливо видна,
А за луной растут деревья.

1991





Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями