Антология саратовской поэзии. Глава 10

Скажу, что очень меня злят так называемые анонимные земляки, после каждой публикации пытающие безапелляционно втоптать в грязь нового автора моей Антологии. Ну, предложите кого-то своего. Ну, найдите великий стих у живущих или живших где-то здесь рядом. Ан, нет – не в этом дело! Теперь я процитирую строчки не преклонного, злого до слюнтяев из подворотни, поэта Николая Байбузы: «Литература - война без правил за дорогих для тебя, или - против, ненавидящих тебя, людей…»
Высоченный человечище (кстати, так получается - ровесник Проскурякова), к большому моему сожалению несколько лет назад уехал из Саратова в Подмосковье. Что и его, отдавшему литературной жизни Саратова, четверть века, не считать нашим земляком? Увольте!

БАЙБУЗА НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ
(род. 29.05.1946 г.)

Двадцать пять лет прожил Николай Байбуза, автор, на сегодняшний день, пяти поэтических книг ("Я сын полка конвойных войск", "Объявиться вовремя живым", "Сказ", "Холст", "Шестьдесят зим"), в Саратове (с 1987 по 2012-й), где вступил в Союз писателей России и десять лет руководил поэтической студией "Азъ", издав более двадцати книг своих студийцев. Громогласный, большой, часто упрямый, заходящийся в беседе в высокий накал сразу, он принимал активнейшее участие в литературной жизни города и области. И удобен был не всем. С такой-то позицией: «Во все времена Поэзия - враг чванству, спеси и приблизительности, а кто с этим согласен, тот и поэт». Или: «Поэзия - самый чувствительный индикатор состояния народа и государства в любой стране мира». А как вам такое нравится: «Самая опасная форма русофобии - низкорослые и бездарные стихи о России»!?
Мне нравится! Неудобный, непреклонный и не буду врать – не совсем мой поэт. Но, как-то сразу он вставил мне Пушкина: «Поэзия должна быть величава». А с этим я не мог не согласиться. Или его подходу к поэзии в короткой фразе: «Если платье и рваное, то бархатное…» Простые ясные мысли Николая Сергеевича хочется цитировать. Например. «Самые лучшие мои произведения – сыновья». Или вот еще, из нашей с ним беседы: «Работать надо, хоть дряни провинциальной опять навалило…»
Не провинциал он везде! Из стержневых сибирских русских, родившийся в Барнауле сразу после войны в семье военного. Простых, но таких ныне редких правил: помни о добре, говори о главном, и не вешай на себя чужие заслуги и ордена. Он многим молодым в городе С. свою сильную и надежную руку подал. Как помнил о том, что подал ему, свою маленькую жилистую руку, в первый его год жизни в Саратове, признанный советским строем поэт, Исай Тобольский. И хотя для попадания в Антологию мне вполне достаточно всего вышеперечисленного , и того, что Байбуза дал направление в Союз писателей, моему другу, жаждущему довольно позднего выхода наверх - Игорю Алексееву, дело не в этом. Вчитайтесь в стихи Николая Сергеевича. В них есть память о большой войне: «Ты знаешь, что из под сгоревших бадаевских складов в блокадном Ленинграде люди собирали землю, чтобы почувствовать в кипятке привкус, сгоревшего сахара?» В его стихах память о тех временах, «когда он жену от табуна отбивал». В них, его не прекращающаяся высокая охота в куржаках Сибири. И его большая морская пехота войны за Родину на каждом пяточке, и до конца. При этом, у Байбузы достаточно самоиронии в замесе с умеренным пафосом: «Пусть я смешон и одинок братаю Запад и Восток, мирю голодного с раздетым. Мир без Tвopцa, как отчим строг. Кровь воинов всосет песок. Сонет останется сонетом».
Мне очень нравится, что я расширил сегодня подборку, одобренную Николаем Сергеевичем целиком и полностью несколько лет назад, его новыми стихами. Единственное, не могу не заметить – его строчки входят точнее и глубже, когда Байбуза читает их сам - мощно и эмоционально. Как он умеет. Но для этого теперь есть интернет: читайте, смотрите, спорьте по существу.

***

Помнишь,
дед тебя водил
встречать рассветы
за реку?
В поэзию
идёшь один –
в неё не водят
за руку.


Больничный парк


Под дубом, посаженным пленным французом,
уланом, драгуном ли Наполеона,
солдаты Афгана из дебрей Союза
жуют мандарины –
подарки наследников Багратиона.
Шуршит позапозавчерашняя «Правда» –
в ней всё: от ЦК до солдатского долга.
Но вскрытою веной от рая до ада,
тампон теплохода качая,
дымится вдали ядовитая Волга.
Под тенью широкой, прохладу глотая,
славянка с татаркой залились слезою.
Калеки Поволжья, Урала, Алтая,
хирург на две ставки,
чем я вас, не знавший войны, успокою?
Меня миновала небесная кара –
мой сын не распутывал петли Саланга,
его напоила кумысом Самара,
с улыбкой, наверно;
плевком до лица не достала Паланга.
Герой Кандагара сестру обнимает,
от боли мыча непечатное слово.
Еще не такое в России бывает.
Протез за валюту.
Спасибо тебе за дубы,
Ватерлоо.



Плач по морской пехоте


Вы лучшими были,
мы так и запишем в скрижали.
Но выжили карлики,
а вы – двухметровые – пали.
Под чёрным сукном
белоснежное чувство родного.
Другим рассчитаться
на первого и второго.
У вас было сердце большое –
не промахнуться.
Мы тоже не гнёмся,
но можно над гробом согнуться.
Прощайте, морпехи!
Россия от горя оглохла.
Чем вашим родным
потери оплатит эпоха?
Тускнеет в домах
сиротских побед позолота.
Уходит, уходит под землю
морская пехота.







Тост
Гвардейцы лома и лопаты,
нет, вы ни в чем не виноваты.
Долбили там,
копали там,
где показала вам контора.
Вам было не до разговора
от этого не легче вам.

Цветное в черное врастало.
Крестьянки с поля
шли устало;
никто им рук не целовал.

Поднять село клялась элита -
и поднимала знаменито
с шампанским – за народ! -
бокал.

***

...Снится и снится
всё чаще мне:
мечется,
не подавая голоса,
конь.
А путы на том коне -
из его же конского волоса.



Дикая сила

А.П.Гнутову

Дикой силой
Табун кипит.
Жеребцы танцуют,
Топча тюльпаны.
Глубже, глубже
Следы копыт.
Тоньше, тоньше
Свистят арканы.

Юный табунщик
От счастья глуп,
Цветов нарвал
Для смуглой Мадонны.
От жара девичьих
Ладоней и губ
Нежно лопаются
Бутоны.


Лось
В.А.

Не научился путать следы –
напоролся на пулю лбом.
Шкуру снимают кривым ножом,
режут от паха до бороды.

Вырубят с лобной костью рога,
взвесят сердце на липких весах,
в железобетонных домах
отведают с ливером пирога.

Не шелохнулся столетний кедр.
Псы рычат, требуху теребя.
Конец охоте!
Ноздрями пещер
вечность обнюхивает тебя.



Гон

Слабак обит с ног
и втоптан в землю.
Сезон любви,
осенний гон,–
тремя красотками под елью
олень-счастливчик окружен.

Он самый сильный,
самый гордый,
он шею не свернул в бою,
он окровавленною мордой
уткнулся в милую свою.
Любовь красавцу
свет затмила,
но волки пролетели мимо.
Охотою клыки точа,
летят по следу секача –
волкам приелась оленина.

И я подумал про себя –
любовь звериная жестока
хоть у оленя,
хоть у волка.
Как можно убивать любя?
Всегда ли там, где льется кровь,
предполагается любовь?
Кто из потомков динозавра
в живых останется назавтра?

Ведь кончится осенний гон,
утихнут рык,
и рев, и стон.
Кому найти –
найдут друг друга,
и все опять пойдет по кругу:
орел найдет свою орлицу,
верблюд – горбунью,
львицу – лев.
Свою упрямую ослицу
осел к себе заманит
в хлев...

Но благородные олени
друг друга ставят на колени!

Зато житуха муравьям –
жратвы хватает тут и там.
Жуй челюстенками все лето –
надолго хватит два скелета,
тех двух,
что намертво рога
сцепила смерть
в любовной схватке.
А та,
что сердцу дорога,
и неприступна, и строга,–
ушла к другому.
Без оглядки.


Северянин


Руки своим дыханьем грея,
если на Север тебя занесло,
глазами и кожей чуешь острее:
воздух, землю, пространство, тепло.

На горле твоем не сыграли волки –
будут нюхать солярку и мазь.
При тебе стихотворцы умолкли,
лауреатской костью давясь.

Взглядом не удостоил коллега –
он не сильнее тебя, а злей,
если мысли не глубже снега
и черней не убитых тобой соболей.

Тебе помогла не ума палата,
нож и порох – твоя родня.
Понял радостью азиата:
доехал, добрел, дополз до огня.

Ночь. Куржак. Одиноко. Грустно.
Последний стакан задержал у рта:
услышал, как в морду мамонта с хрустом
вгрызается вечная мерзлота.


Август
Осень по горло -
кричи не кричи,
дни холодные, как налимы,
ускользают неумолимы,
обрывая мои крючки.

Ну да ладно,
судьбу не кляня,
запалю костерок среди прозы.
Красным орденом
Дикой Розы
награждает шиповник меня.
Значит, я не зря
по лесам
рвал о сучья свою фуфайку,
с чистым ветром вприкуску сайку
с чуткой
сукой
деля
пополам.

Сука ластится и скулит...
Хватит, хватит,
в руках моих пусто.
Попрошайничать - не искусство.
Видишь - птица
от нас летит?
И кричу я друзьям моим:
"Уцелейте под холодами!"
Мне б сегодня
в колени к маме.
Что за праздник - неумолим.

Дым и пепел
по ветру летят
вперемешку с листвой и эхом.

Не бродягой я в город въехал,
кавалером осенних наград.
Август всех награждал
подряд.


***
Вадиму Сергеевичу Шефнеру
Холодные пески, тяжёлые туманы
и чёрная вода,и листик золотой;
и не дают рукам упрятаться в карманы –
и пепел от костра, и выстрел за рекой...

Охотничий сезон свинцом по крыльям хлещет,
лосихе в мягкий бок вошёл тупой жакан.
Кому нужны меха - примчатся издалече,
червонцы захрустят по модным пиджакам.

Навалишься спиной на ствол столетней ели,
с холодной высоты к земле опустишь взгляд;
ты видишь: золотые листья полетели,
вот-вот и золотые годочки улетят...

Скорей всего - в быту мы жили бестолково,
но радовались мы за тех, кто нас мудрей,
кто выпустил всего на волю два-три слова
из русских, из толковых, тяжёлых словарей.

Обычай на рукав нам вяжет полотенце,
где сверстники ушли под глину, на века.
И всё же - облака белей зубов младенца,
наручники часов не чувствует рука.

Износится тряпьё и эхом станет выстрел,
пески уйдут под снег и облетят кусты,
но в чёрных зеркалах - осенних рек не быстрых -
не кто-нибудь, а ты, над смыслом жизни – ты.

Сонет
Конечно, время нас сотрет,
Жар-птицу превратив в жаркое.
Пчела отдаст последний мед
и вмерзнет в небо голубое.

Зачем же в спорах предок мой
рвал на груди свою рубаху?
Не время стать надежде прахом,
друзьям - толпой, жене - вдовой.

Пусть я смешон и одинок
братаю Запад и Восток,
мирю голодного с раздетым.

Мир без Tвopцa, как отчим строг.
Кровь воинов всосет песок.
Сонет останется сонетом.

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями