Антология саратовской поэзии. Глава 24

Весна – время сезонного обострения и срывов. Особенно, если не хватает витаминов, или ты, допустим, поэт. Особенно, когда ты, кажется, всё уже рассказал миру (так казалось молоденькому худенькому Владимиру Полетаеву) и даже предсказал свой "полетаем"-ский полет в поэзии, и тебе целых восемнадцать лет! А взрослая женщина с маленькой девочкой, которых ты по-настоящему полюбил и даже сделал женщине предложение, тебя не поняла. Из воспоминания однокурсницы: «Наутро мальчик выбросился из окна. Уже в воздухе, рассказывали, он опомнился и закричал: «Не хочу-у-у!» Цените и любите поэтов, и оберегайте их при жизни. Особенно весной!

Антология саратовской поэзии. Глава 24

Полетаев (Гершензон)
Владимир Григорьевич (27.08.1951-30.04.1970)

Родился в Саратове в семье Григория Самойловича Гершензона (1920—2002) и Надежды Владимировны Полетаевой (1923—2013). Я не сумел найти информацию в каком возрасте Владимир и его семья перебралась в Москву. Но точно - он окончил уже московскую школу, далее успел поступить и поучиться в Литературном институте имени А. М. Горького (семинар Льва Озерова) и… похоронен на Востряковском кладбище столицы. Автобиографию писать ему было рано. Строчка «А над рекой дымится город…» у него только в одном стихотворении. И это может быть не Саратов (хотя очень похоже – «озябшие особняки»), а любой другой город – Москва, Тбилиси… Возможно кто-то из знающих и помнящих о Полетаеве мне подскажет, когда он уехал из города С.?
Поступив в 16 лет в Литературный институт, Владимир, как говорится в таких случаях, подавал большие надежды. При жизни успел опубликоваться в «Московском комсомольце» (14 февраля 1969 года) и напечататься в коллективном сборнике "Тропинка на Парнас". Он хорошо и с удовольствием переводил с немецкого, украинского, белорусского и грузинского. Очень любил Грузию и даже успел там побывать. Не удивительно, что именно в Грузии в тбилисском издательстве «Мерани» (составитель Олег Чухонцев) в 1983 году вышла единственная книга стихов, переводов и заметок Полетаева - "Небо возвращается к земле".
Какой бы вырос и вырос ли бы из саратовского юноши талантище на века, не случись того рокового 30-го апреля, сейчас говорить бессмысленно. Подборка же, как мне кажется, получилась очень «вкусная». Причем несколько стихотворений имеет в инете разные трактовки. В частности «Февраль…» и «…Оно написано лиловым…». Я выбрал те, что мне больше понравились.
Юноша Полетаев, как будто не успел дожить до весны и лета – почти везде в строчках власть осени и зимы. Но какие снега и дожди у него разные! Я долго готовил и вычищал эту подборку, и убирать теперь ничего не хочется – даже невозможно. И из книги от силы еще можно было бы добавить три-пять других вещей - не больше. «Большая красная луна таращится из-за ограды…» Или «… а в доме музыка жила…» И всё! Обидно. Хотя он и успел получить наслаждение от выброса эмоций на бумагу в виде лаконичных, искренних и часто очень точных строф. На надгробии Полетаева и его отца (они покоятся под одним камнем) строчка Владимира: «…а жизнь моя была проста во власти чистого листа».
Вслушайтесь: «Мы бродили по городу... Уже в полной темноте таяли наши белые рубашки». Это наш земляк – Владимир Полетаев!


***
…а жизнь моя была проста —
во власти чистого листа,
во власти благостной — во власти
нетерпеливого пера,
в неумолкающем соблазне;
а жизнь моя была щедра —
зима ворота раскрывала
заворожённого двора,
укутанного в одеяло
до самого полуподвала,
и абажура кожура
оранжевая проплывала,
и удивлённая строка
дрожала в пальцах чудака,
и ускользала за ограду
захолодалая щека,
прижавшаяся к снегопаду,—
а жизнь моя была легка…

***
Свобода, да, о вечная свобода,
свобода жить, свобода умирать.
И белый снег — какая благодать —
с январского повалит небосвода…

А там весна и грохот ледохода,
ручьям и рекам — русла выбирать…

Потом страда — спины не разгибать…
Ржи золото, деревьев позолота —
всё позади. Уже ноябрь дохнул.
Пригорки листьев вместо листопада,
пустых кустов колючая ограда,
деревьев голых чёрный караул
и первый снег. Раскрытая тетрадь
белым-бела, как смертная рубаха…
Свобода жить. Свобода жить без страха.
Без страха жить. Без страха умирать.

***
Кружился снег, стократ воспетый,
кружился медленно и строго,
и под полозьями рассвета
плыла январская дорога.

Неприбранная мостовая
лежала в белом беспорядке,
мучительно напоминая
об ученической тетрадке.

Ах, сколько снега, сколько снега,
какая чистая страница —
пройти, не оставляя следа,
и в пустоту не оступиться.

Ах, детство, детство, моё детство
моё фарфоровое блюдце,
мне на тебя не наглядеться,
мне до тебя не дотянуться.

Над розовыми фонарями,
над фонарями голубыми
кружился снег, и губы сами
произносили чьё-то имя.

***
...живу по горло в январе,
в неслыханном его затишье,
и шарканье в парадном слышу,
и чей-то кашель во дворе.

Запоминаю каждый шорох,
оглядываюсь на бегу,
а над рекой дымится город
в тяжелом елочном снегу.

А там, за выгибом реки,
уже темнеют переулки -
озябшие особняки,
как музыкальные шкатулки.

* * *
Ах, как накурено в темном подъезде,
ах, как натоптано, ах, как темно.
Черная лестница, белая песня -
черное, белое - словно в кино.

Прямо из горлышка - горько и сладко,
жарко и холодно - пей без остатка!
Катится вечер, гремя и звеня,
девочка в губы целует меня!!!

***
Февраль фарфоровый, хрустальный,
и гуттаперчевый февраль.
Легко всплывала над устами
дыханья - белая спираль.
И по спирали, по спирали
слова лукавые всплывали -
прозрачней мыльных пузырей.
и плавали вдоль фонарей
и фонарей не задевали.
Ты говорила: не хочу,
и вырывалась, и смеялась,
и снова к моему плечу,
заплаканная, прижималась...

* * *
Вот снег неумелый и мокрый
по горло дворы завалил.
О, привкус живительной охры
на синьке февральских белил.

А большего нам и не надо,
такая у нас благодать,
такая простая отрада
снежки в мирозданье кидать.

***
Окно выходит на задворки,
на жестяные гаражи.
Учебник в почерневшей корке
на подоконнике лежит.

А дальше – желтые ограды,
подслеповатые дома,
и воробьи не в меру рады,
что вот кончается зима.

А ты молчишь, меня не слышишь,
едва страницы шевелишь,
и вдаль на облака и крыши,
за раму черную глядишь.

А там, гудками пробивая
окраинную благодать,
легла дорога окружная –
не развести, не разорвать.

* * *
Мне бы жить легко и неторопко
в подмосковном городе одном,
где деревья, стриженные в скобку,
до утра гуляют под окном.

Сахарок размешивать в стакане,
по ветру пустить черновики,
а потом на выцветшем диване
развалиться, скинув башмаки.

Погляжу, а улица все та же -
хорошо асфальту и траве,
да собаку рыжую поглажу
по лохматой, мудрой голове.

***
Ну что ты? Видишь, мир господень
сегодня снова беззаботен,
а улицами - листопад
и у него такие струи,
и у него такие струны,
такую музыку струят!
А где-нибудь в Замоскворечье
найдется двор, найдется вечер,
найдутся нежные слова,
смывающие все заботы.
Свет расплывется, голова
закружится... Ну, что ты? Что ты?

***
А у нас на Зубовском бульваре
рупора играют во дворах.
А у нас на Зубовском бульваре
дождь вразброд и окна нараспах.

Дождь вразброд и улица — вкосую,
светофор вкосую на углу.
Женщину поющую рисую
осторожно пальцем по стеклу…

Не наказывая, не прощая,
тихо наклоняется ко мне…
молодость моя или чужая —
женщина, поющая в окне.

***
…когда приметы листопада
закопошатся там и сям,
когда незваная прохлада
уже бежит по волосам,
когда над городом упорно
играет чёрная валторна,
и на развалинах жары
пируют старые дворы,
и розовая хуторская,
разученная наизусть,
закружится, и я смеюсь
и рук твоих не выпускаю,
и недоделаны дела,
а ты проста и весела…
А небо хлынуло потоком
и нам загородило путь,
и так легко его потрогать —
вот только руку протянуть…

***
Небо начинается с земли,
с лепета последнего былинок,
с огонька случайного вдали,
с желтых Якиманок и Ордынок.

Как страницы, листья шелестят.
Где-то рядом, где-то очень рядом,
слышишь, подступает листопад,
мы с тобой стоим под листопадом.

Задыхающаяся жара
торопливо обжигает щёки,
дождь зарядит с самого утра,
глухо забормочут водостоки.

Дождь зарядит с самого утра.
Эта осень на дожди щедра.
Капли расплывутся на стекле
небо возвращается к земле.

* * *
...оно написано лиловым,
оно еще не стало словом,
случайный выдох или вдох,
прозреньем поднятый врасплох.

Оно возникло как разгадка
того, о чем давным-давно
шептала детская кроватка
и лампы желтое пятно.

А как потом бывает сладко,
когда лукавая тетрадка
смежит лукавые глаза,
когда погаснут голоса
божественного беспорядка...

И не разгадана загадка...


***
Вот это пруд, а вот сторожка,
а это я с тобой иду,
иду по вымокшим дорожкам
в больничном вымокшем саду.
Не бойся девочка, не надо,
нас не оставит никогда,
ни бормотанье листопада,
ни эта серая вода.
Холодных облаков движенье,
неровный голубой проем -
все это только подтвержденье,
что никогда мы не умрем...

***
...но вы забыли, что в итоге
стихи становятся травой,
обочиною у дороги,
да облаком над головой.

И мы уходим без оглядки
в неведенье и пустоту,
когда нам давние загадки
разгадывать невмоготу...

А ветер длинными руками
раскачивает дерева,
и листья кружатся над нами
и превращаются в слова...


Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями