Интеллигентная публика широко обсуждает фильм Кирилла Серебренникова «Лето» — о раннем и лучшем времени знаменитого Ленинградского рок-клуба, юном Викторе Цое и взрослом в те инфантильные годы Майке Науменко.
Какая-то часть зрительской массы заявила, что «Лето» — фильм антисоветский. Во-первых, из-за сегодняшнего процессуального статуса режиссера Серебренникова в деле «Седьмой студии». И, соответственно, его статуса общественного — своеобразного знамени либерально-протестной интеллигенции.
Второе обстоятельство — в коллективном сознании любой рокер тех времен — антисоветчик по определению. Небогатая эта мысль разрослась в итоге до параноидально-конспирологической телеги, что Виктор Цой, дескать, был агентом ЦРУ, в недрах которого сочинялись его песни, а заданием имел — разрушить Советский Союз.
Правда, как всегда, где-то даже не посредине, а глубоко параллельно.
Действительно, рок-н-ролл тогда еще считался музыкой социального протеста, а советская власть рокеров не особенно жаловала, особенно в последние свои, отчасти маразматические, годы. С другой стороны, перед протестными толпами рок-музыканты предстали тогда, когда протест сделался государственной политикой, а вся страна, что национального греха таить, начиная с Генерального секретаря ЦК КПСС,— антисоветчицей. Но даже тогда в рок-гимнах и, тем паче, лирике продолжал преобладать индивидуализм несколько щенячьего свойства, а не какие-то политические призывы и тем более — программы.
Так был ли мальчик? Существовало ли вообще масштабное явление с мощной субкультурой, собственным языком и набором символов, связавшее в узел несколько поколений, долгим эхом которого звучит сейчас фильм Серебренникова, задуманный режиссером как камерная драма, но обернувшийся эпосом в зрительском восприятии?
«Русский рок» — явление драматически разнородное. Грубо говоря, и обозначив два полюса, — в нем всегда присутствовало противостояние. Раскол «русского рока» на два практически противоположных друг другу направления драматически и убедительно иллюстрирует более масштабный процесс — размежевание в среде русской интеллигенции.
С одной стороны, русский рок скалькирован с известных образцов музыкантами, преимущественно столичного — московского и отчасти питерского — происхождения, которые органически восприняли определенный, скажем так, хиппово-мажорский набор ценностей (гедонизм, пацифизм, космополитизм и пр.) и банально имели бытовые возможности для свободного музицирования и — не в последнюю очередь — полюбившегося образа жизни.
Примеры — «Машина времени», «Браво», «Моральный кодекс», «Секрет» и т.д.
Иной полюс — бескомпромиссный русский андеграунд с его мрачной индустриальной эстетикой, «русским полем экспериментов» — то есть не столько обращением к корням, сколько ощущением их неизбывности. Тут вести речь надо, главным образом, об Александре Башлачеве и «сибирском панке» с обширной географией между Омском, Тюменью и Новосибирском и целой генерацией поэтов и революционеров во главе с Егором Летовым (Янка Дягилева, Роман Неумоев, Черный Лукич и др.).
Есть, безусловно, и пограничные явления — Александр Ф. Скляр; Майк Науменко, тщательно пестовавший образ рок-звезды западного типа, со всеми сопутствующими материальными бонусами, но так и оставшийся в андеграунде.
Ошибкой будет, как это сделал Артемий Троицкий, назвать первый вариант «прозападным», а второй — «исконно-посконным». Русский дух дышит, где хочет; андеграунд как раз восходил изначально к западному образу и опыту, преимущественно из punk-рока, но быстро его перерос. Андеграунд был восприимчив — он широко забирал с разных сторон: из фольклора, советского песенного и плакатного искусства, авторской и дворовой песни, шансона, рэпа.
Вернемся к фильму Серебренникова. Будет натяжкой сказать, будто «Лето» отразило вышеописанные раскол и полярности, да и весь путь «русского рока». В этом кино вообще тенденции минимум. Однако Серебренников явно предпочитает андеграунд масскульту и коммерции, квартирники — стадионному «чёсу». Содержание эпохи видит не в конфликте художника и власти, а в умении сыграть увлекательную игру в перемену погоды и настроения — сцена в электричке, момент приема Цоя в рок-клуб, джем на записи первого альбома «Кино» — «45»… Свобода, согласно Серебренникову в «летней» версии,— не результат общественных движений, но процесс, состоящий из взаимодействия творчества, общения, ландшафта и желания праздника.
В этом смысле «Лето» получился фильмом историческим, первым, пожалуй, в кинокарьере Серебренникова попаданием в эпоху. Потому что история стран, народов и движений тоже формируется не публицистическим нажимом, но по законам художественного произведения, не только утверждающим особую реальность, но и предвосхищающим будущее. Поэтому свидетели и соучастники эпохи (Борис Гребенщиков, Джоанна Стингрей и пр.), утверждающие по поводу «Лета» — всё, дескать, было совсем не так (а Серебренников в фильме предвосхитил однообразие подобных претензий), очень точно попадают в известный афоризм товарища Сталина. Вождь говорил по схожему поводу «Врут, как очевидцы».
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги: