Об эпидемиях холеры в Саратовской губернии: как это было

В конце апреля глава Роспотребнадзора Анна Попова призвала усилить меры профилактики для предотвращения завоза и распространения холеры в приграничных с Украиной регионах: Ростовской, Воронежской, Белгородской, Курской, Брянской областях, Краснодарском крае и Севастополе. Эпидемии этого заболевания в стране не регистрировались с 1985 года. А до этого случались. И не раз. В том числе и в Саратовской губернии. Историк Евгений Ардабацкий рассказывает, как это было.

Эпидемии холеры не раз посещали Саратовскую губернию.

Как в своих очерках пишет саратовский сторожил В.А. Шомпулёв, (1) "в 1830 году эта неведомая до того времени болезнь свирепствовала в городе в ужасных размерах, и даже был день, в который при незначительном тогда в нём населении умерло около 800 человек. Жители, не зная, что делать и чем спасаться от холеры, бежали массами из города. Присутственные места были закрыты, погребальный перезвон прекращён, и церкви заперты. Самое же отпевание умерших, которых возили десятками на одной телеге, производилось на особом кладбище, где заготовленною в грудах извёсткою засыпались свежие могилы. (2)

На городских площадях день и ночь горели костры с подливаемой в них смолою для очищения заразного воздуха, и люди ходили по городу не иначе, как в засмолённых покрывалах и с такими же зажжёнными факелами. Понятно, что эти ужасы произвели общую панику, и частные врачи, которых не насчитывалось в городе и десятка, находясь под впечатлением страха и желая избежать своей обязанности оказывать медицинское пособие, укрывались в квартирах и заперли ворота.

Полицмейстер и большинство полицейских чиновников были первыми жертвами эпидемии, почему при обнаружившейся неурядице в городе в видах сохранения порядка и своевременной подачи помощи жандармский начальник Шомпулёв нашёл нужным разделить город на участки и, поручив их заведование чинам своей команды, сделал обязательное распоряжение для частных врачей неуклонно являться с пособиями к заболевающим.

Но так как последние не только отказывались исполнять это распоряжение, но даже никого не впускали к себе во двор, то ворота у них были выломаны, и врачи под наблюдением жандармов отправлялись в те пункты, которые подвергались наибольшей смертности. Сам же жандармский начальник проводил дни и ночи на коне, объезжая верхом город, кладбище и по нескольку раз посещая больницу, где, к своему ужасу, нашёл однажды под навесом больничных сараев массу гробов с живыми ещё людьми. Мнимоумершие и, видимо, находившиеся в обмороке страдальцы, быв плохо осмотренными, под предлогом предупреждения заразы по распоряжению врачей засыпались известью и с полопавшимися от неё глазами, с сожжённым ртом и в жестоких мучениях внятным шёпотом молили о пощаде. Это последнее обстоятельство вынудило жандармского начальника арестовать врача больницы, доктора Ф., и для примера другим отправить под конвоем на перекладной в Петербург. Начавшийся ропот городской толпы, принимавший уже формы возмущения, тотчас умолк после таких решительных мер, и затем голубой мундир всюду был приветствован населением при его появлении.

Судьба хранила этих верных царских слуг и стражников народного порядка, и в продолжение полутора месяцев ни один не только не умер из жандармов, но и не был болен. И хотя 7 августа жандармский начальник Шомпулёв почувствовал на себе признаки этой болезни, но, благодаря уже приобретённой опытности своих подчинённых в подаянии помощи посредством оттирания и других приёмов, был избавлен от судорог и прочих страданий. Почему, находясь уже около трёх дней совершенно здоровым, но только чувствовавшим сильную слабость, мешавшую его обычной деятельности, он решился воспользоваться услугами присланного к нему губернатором доктора Л-ва, по совету которого и принял лично составленное последним лекарство для укрепления сил.

И что же! Одна ложка этого зелья положила конец жизни жандармского начальника, с которым начавшаяся немедленно рвота, судороги и страшные желудочные боли ясно указывали на отравление. Преданные ему двое жандармских унтер-офицеров, находившихся безотлучно при постели больного, были настолько поражены неожиданной смертью своего любимого начальника, что иначе не могли объяснить её как отравление.

Губернатор Голицын, переехав в начале холеры на дачу в нескольких верстах от города, при жизни жандармского начальника ежедневно присылал справляться как о его здоровье, так и о ходе эпидемии, а посещая город, сам каждый раз к нему заезжал и благодарил за отвагу и распорядительность; после же смерти жандармского начальника Голицын не только не нашёл нужным выразить участие осиротевшему семейству Шомпулёва, вдова которого не успела ещё оправиться после рождения сына, но вдобавок отдал через командира гарнизонного батальона приказание доставить к нему пузырёк с остатком лекарства и под предлогом предупреждения заразы похоронить г. Шомпулёва как можно скорее на холерном кладбище, не дозволяя проводов его тела жандармской команде.

Все эти распоряжения, однако же, не были выполнены командою, и состоявшиеся на четвёртый день похороны сопровождались полной торжественностью, при воинских почестях. Кафедральный собор (3) был отперт, и в нём происходило отпевание усопшего. Во время шествия процессии до кладбища верховая лошадь покойного в траурной попоне следовала за гробом, который жандармская команда со старшим вахмистром во главе провожала в полной парадной форме. Народная толпа, забыв холерную заразу, наперебой старалась нести гроб любимого человека, и печальный катафалк ехал пять вёрст пустым до мужского монастыря, где тело и было погребено в фамильном склепе. Недоставало только троекратного залпа из ружей, взамен которого непритворная скорбь жандармов и народа довершали глубокое сочувствие к усопшему.

Доктор Л-в избегнул наказания, скрываясь без вести около десяти лет, а затем снова появился в г. Саратове во время проезда наследника престола, впоследствии императора Александра II, и был посажен в дом умалишённых за бессвязные речи и безумный крик среди толпы.

Обратимся к скупым фактам "Саратовской летописи":
1847. Холера в Саратове от 19 августа до 8 сентября. По официальным сведениям заболевших было до 11 тысяч, померло до 3 тысяч. В 1838 г. жителей в Саратове было 49 664 человека.

1848. "Холера в Саратове. Смертность дошла под конец до 600 человек в день. Всего умерло в Саратове до 10 000 человек. Были закрыты лавки, училища и даже присутственные места (администрация). Над Саратовом стояло как бы облако зелёной гари, которое можно было наблюдать из садов. Жары доходили до 40 градусов". (4)


Холера 1891 года и холерный бунт 1892 года в Саратове

Официальную информацию о холере в Саратове 1891 г. мы находим во "Всеподданнейшем отчёте саратовского губернатора князя Б.Б. Мещерского (5) за 1892 г.", направленном им в июне 1893 г. императору Николаю II.

Губернатор в своём отчёте объясняет, что одним из условий, способствовавших быстрому распространению холеры в Саратовской губернии, был голод 1891 г., сильно ослабивший жизненные силы населения.

"Холера, появившись в Саратовской губернии, с первых чисел июня (1891 г.) отдельными случаями, уже в начале июля приняла характер эпидемии, затем значительно ослабла, но продолжала появляться до конца года.

Одной из главных причин быстрого и сильного распространения эпидемии по Саратовской губернии является её географическое положение.

С давних времён через неё проходит огромное количество рабочих из губерний: Симбирской, Пензенской, Тамбовской и отчасти Рязанской, отправляющихся ежегодно на заработки в губернии: Самарскую и Астраханскую.

Эти-то рабочие вследствие появления холеры спешили выбраться из заражённых местностей и, перерезывая по разным направлениям Саратовскую губернию, способствовали распространению болезни по всей её территории.

Первые заболевания в России по официальным данным, были замечены одновременно в г. Саратове и Астраханской губернии. Эта внезапность появления и быстрое распространение болезни застигло врасплох земские и городские учреждения, и они не могли сразу противопоставить эпидемии серьёзной медицинской организации. С прибытием в губернию докторов, студентов, фельдшеров и сестёр милосердия были сформированы санитарные отряды, которые и распределились по уездам.

Быстрая и умелая помощь значительно способствовала облегчению страждущих и уменьшению смертности.

Но, кроме борьбы с местными заболеваниями, пришлось иметь уход и наблюдение за иногубернскими больными, постоянно прибывавшими с рейсирующих по Волге пароходов. Для этой цели по представленному мной предположению, одобренному Высочайше уполномоченным тайным советником Фадеевым, в шести приволжских пунктах Саратовской губернии были устроены бараки, в которые пароходы обязаны были сдавать забелевших.

Появление холеры в Саратове сопровождалось грустным фактом народных беспорядков.

Серьёзная причина внезапности лежит в самом складе жизни Саратова как одного из главных приволжских центров. Обширные торговые обороты прилегающей к Волге России и отдалённых её закаспийских владений образовали из этой реки торный путь для передвижения грузов, а из лежащих на ней городов создали естественные центры для складов, куда в летние месяцы стекаются большие толпы рабочих, получающих за свой труд хороший заработок.

Эти пришлые, бездомные люди, не имеющие с данной местностью и её населением ни связей, ни общих интересов, руководствуются исключительно своими побуждениями, не подчиняются порядку, а зарабатывая изо дня в день значительные средства, предаются пьянству и буйству.

Я позволю себе выразить убеждение, что таковой элемент под влиянием вина представляет благодатную почву для всякого народного волнения. Если к этому прибавить неожиданность холеры, непонимание народом причин принимаемых антихолерных мер и полную к ним неподготовленность, заразительность примера бывших в Астрахани беспорядков, – совокупность всего этого достаточно объясняет внезапность проявленного в Саратове буйства.

Несомненно также, что после бывших в Астрахани беспорядков представители беспокойной толпы двинулись оттуда в Саратов с целью укрыться от преследования и преувеличенными и ложными рассказами о принимавшихся в Астрахани мерах значительно содействовали тому брожению, которое выразилось в беспорядках 28 июня".


Холерный бунт в Саратове 1892 года
О "грустном факте народных беспорядков", или холерном бунте, внезапно произошедшем в Саратове в июне 1892 г., повествует в своих воспоминаниях очевидец событий И.Я. Славин, вернувшийся из Петербурга в Саратов незадолго до описываемых им событий.

"В Саратове я застал сильную жару и … такую же холеру. Городское управление всецело и почти исключительно было занято принятием мер против ужасной азиатской гостьи. Строились бараки, учреждались приёмные покои, устанавливались непрерывные врачебные дежурства. В этом направлении работали и город, и земство, и Красный Крест, и военное начальство. Местные газеты пестрели приказами об очистках, осмотрах, вывозах нечистот, наставлениями врачебного свойства и т.п. Я жил с семьёй на даче близ города, рядом с институтом благородных девиц, но ежедневно бывал в городе, пользуясь мимо проходившей конкой. Близился конец июня, а вместе с ним пришли тревожные дни антихолерных уличных беспорядков, свидетелем которых мне довелось быть…

Надо заметить, что все войска, квартировавшие в то время в Саратове (40-я пехотная дивизия с артиллерийской бригадой), ещё в мае были выведены из города и находились в лагере по Астраханскому тракту. По газетам и по слухам было известно, что в некоторых городах Поволжья уже были холерные бунты с убийством врачей, сожжением больниц и пр. Определённо говорили и о том, что у нас, в Саратове, днём такого бунта назначен праздник – 29 июня – Петров день. Это лично я слышал сам и 28 июня, при случайной встрече с исправляющим должность прокурора суда М.Я. Лавровым, сообщил ему об этом. Но он успокоил меня, заявив, что приняты надлежащие меры. В чём заключались эти меры, я не знаю – Лавров их мне не поведал. Но 28 июня войска из лагеря с музыкой и знамёнами были приведены в город, церемониально промаршировали по некоторым из его улиц и снова вернулись в свою лагерную стоянку. По-видимому, как это оказалось впоследствии, "принятые меры" и ограничились этой военной прогулкой.

А тем временем легковерная, легкомысленная, быстро возбуждаемая, глупая уличная толпа низов городского населения насыщалась нелепыми и вздорными слухами о том, что врачи получили "от англичанки" деньги с приказом под видом холеры морить и уничтожать русский народ, отравлять реки, хоронить живых и т.д. По-видимому, в этом деле работала какая-то "посторонняя рука" по определённому плану, по выработанной и заранее намеченной системе.

Хотя этот день был праздничный и табельный, неприсутственный, но мне почему-то представлялась надобность на короткое время заглянуть в город. Успокоенный "принятыми мерами", я сел в вагон конки и через 15-20 минут был в городе. Было 11-12 часов утра, когда я, побывавши, где мне нужно было, решил также на конке вернуться на дачу. Когда я, по приезде в город, вышел из вагона конки и пошёл по улицам, меня удивил их безлюдный, пустынный вид. Бросалось в глаза полное отсутствие обычных полицейских чинов на углах.

То же странное и не поддающееся объяснению безлюдье я заметил и тогда, когда направлялся на угол Московской и Никольской (6) улиц к пассажу, чтобы сесть в вагон Константиновской линии. Но здесь я уже встретил значительное скопление народа, который тревожно, нервно сновал по Никольской ул. по направлению к Немецкой ул. и Соборной площади.

На всём этом протяжении от Московской и до Немецкой (7) улиц двигались беспорядочные толпы народа, в большинстве из низов населения: рабочие, мастеровые, мелкие торговцы, ночлежники и т.п.

Я с большим трудом нашёл себе место в вагоне, который был переполнен сверх нормы. Когда я садился в вагон, то в стороне Немецкой ул. и Соборной площади раздался ружейный залп. После такого предостережения благоразумие должно было бы мне подсказать, чтобы не двигаться в этом направлении. Но я пренебрёг голосом благоразумия и не оставил вагона, который, медленно двигаясь среди заполнявшего улицу народа, дошёл до лютеранской церкви. Там толпа народа была такая плотная, что вагон дальше уже не мог идти, и мы вынуждены были его оставить.

Я сошёл на тротуар в сторону дома лютеранского общества, ближайшего к Немецкой ул. В это время раздался второй залп; слышно было, как просвистали пули; рядом со мной какой-то мужик был ранен в руку. Толпа шарахнулась в сторону Театральной площади, она галдела, кричала, орала, издавала неясные, нечленораздельные звуки – всё это сливалось в оглушительный рёв, гул охваченной паникой бежавшей толпы. Она увлекла меня своим стремительным потоком.
Конка двинулась, и мне с трудом удалось выбраться из толпы и вскочить в медленно следовавший её вагон. Теперь он шёл свободно, так как толпа, заграждавшая ему путь, значительно поредела; на мостовой, по мере движения вагона к Немецкой, в разных местах лежали убитые и раненые. Я видел, как одного из таких раненых поднимали на извозчика и обкладывали добытыми откуда-то подушками в цветных наволочках.

От того угла Немецкой ул., где теперь высится здание консерватории, а тогда был забор из каменных столбов с железными решётками и переплётами между ними, и до изгороди бульварной, где теперь стоит памятник, я заметил очень жидкую и редкую цепь солдат с ружьями. На всём протяжении их было не более 15-20 человек; сбоку стоял штаб-офицер, очевидно, начальствовавший над этой маленькой командой. Впоследствии я узнал, что это был начальник штаба 40-й пехотной дивизии полковник Фёдоров. Он 29 июня находился в городе и утром, узнавши о возникших уличных беспорядках, собрал оставшихся в городе денщиков, вестовых, нестроевых; он успел наскоро собрать только 22 человека, вооружил их чем попало и принял над ними командование. С этим маленьким отрядом он преградил путь толпе, уже совершившей целый ряд преступлений и бесчинств и направлявшейся к зданию Присутственных мест (8), где помещалось Государственное казначейство с кладовыми. По-видимому, толпа наметила разгром и разграбление казначейства. Фёдоров не допустил её к намеченной цели и требовал, чтобы толпа разошлась. На это требование толпа ответила руганью. Фёдоров предупредил, что будет стрелять боевыми патронами, но и это не подействовало: толпа отвечала гоготаньем. Фёдоров сделал залп холостыми зарядами. Это был тот залп, который я слышал, когда у пассажа садился в вагон конки. В ответ на этот холостой залп толпа начала бросать в солдат камнями и зашибла одного или двух солдат. После этого Фёдоров распорядился, чтобы шесть человек из всей команды дали залп боевыми патронами, в результате – более 10 человек убитых и раненых в бунтующей толпе. Это уже был второй залп, который мы встретили, когда наш вагон приблизился к Немецкой улице.

Все эти подробности я узнал уже впоследствии, когда принимал участие в качестве гражданского истца в процессе о холерных беспорядках. Тогда же обнаружилось, что толпу кто-то уверил, что солдатам запрещено стрелять в народ.

Тогда же я документально узнал о начале и ходе этих беспорядков. Они начались на Верхнем базаре ранним утром 29 июня с появления, как показывали свидетели, среди базарного люда человека в саване и обсыпанного чем-то белым – не то известью, не то мукой, не то мелом. Он уверял, что его хотели похоронить в городском холерном бараке живым, но ему удалось выскочить из гроба и спастись бегством. Появление этого провокатора в саване было сигналом к началу беспорядков. Его рассказ явился искрой, брошенной в сильно подогретый, страшно горючий материал. Праздничный базар был многолюден, оживлён. Базарная толпа предшествующими слухами была подготовлена к тому взрыву, который последовал после рассказа провокатора, личность которого следствию, к сожалению, не удалось обнаружить. А это обнаружение ответило бы на загадочный вопрос: кто создавал холерные беспорядки почти по всему Поволжью? Cui prodest?

Толпа загорелась, заволновалась и ринулась громить полицейские части, бараки, больницы, квартиры врачей, преследовать и губить насмерть полицейских чинов всех рангов и всех, кто им напоминал доктора, фельдшера и вообще кого-либо из больничного персонала. По дороге, где-то около Александровской ул. в районе Верхнего базара, толпа встретила сына учителя Пемурова, подростка – реалиста лет 16-17; он был в штатском костюме, но на голове его оказалась фуражка формы реального училища. По этому головному убору его приняли за фельдшера, бросились за ним в погоню. Он было скрылся на лесах строящегося дома, вбежал на верхние ярусы, но его нашли и там, стащили на улицу и били смертным боем до тех пор, пока он не испустил последнего дыхания. Но и после этого какая-то торговка пыталась разбить грудную клетку холодеющего трупа массивным камнем булыжника, подобранным с мостовой, а другая под аккомпанемент дикого гоготанья толпы сделала сделала труп мальчика местом отправления своих естественных надобностей…

Началась травля полицейских и погоня за ними. Убегая от разъярённой дикой толпы, один из чинов полиции юркнул в дом Вакурова на углу Никольской ул. и Театральной площади, в котором тогда помещалась "Столичная гостиница", успел там скрыться; толпа его не нашла, но в отместку за укрывательство выбила все стёкла в окнах верхних этажей.

В то же время другая толпа направилась к городской больнице, на пути разгромила квартиры полицмейстера и нескольких врачей, и первую полицейскую часть (на углу Ильинской и Немецкой ул.). Причём книги, бумаги и дела полицейского участка были изодраны на мелкие куски и выброшены на улицу; двери были разбиты и поломаны, стёкла в окнах перебиты; полотно улицы перед зданием части было усыпано обрывками бумаги, кусочками стёкол и обломками дверей и оконных рам.

По мере движения толпы к городской больнице она, по-видимому, росла, увеличивалась; к ней примыкали ночлежники, праздношатающиеся и явно преступные элементы, которые пользовались редким и благоприятным случаем, чтобы поживиться чужим добром. Толпа эта разделялась, раздроблялась на отдельные банды, которые направлялись в ту сторону, где находились холерные бараки. Одна из этих банд погналась за студентом – медиком Свиридовым, который успел укрыться в колокольне Владимирской (Маминской) церкви на углу Астраханской и Большой Казачьей улиц. Толпа подступила к храму и хотела ворваться в его двери, чтобы проникнуть на колокольню, но навстречу ей вышел в облачении и с крестом в руках недавно перед тем рукоположенный молодой священник Андрей Шанский. Он преградил путь толпе и обратился к ней со словом увещания. Толпа, вначале протестовавшая и грозившая Шанскому, требовавшая выдачи Свиридова, потом смирилась, отхлынула от храма и направилась в сторону городской больницы, где разгром уже начался и продолжался другой бандой, ранее туда прибывшей. Таким образом, Свиридов был спасён, а Шанский, не имевший до того времени никаких высочайших наград, сразу за своё самоотверженное выступление был пожалован очень высоким орденом Св. Владимира 4-й степени, дававшим тогда потомственное дворянство. (9)

А тем временем бунтующие банды работали около городской больницы; они разгромили квартиру старшего врача Тринитатского: двери, окна – всё было разбито, уничтожено, обстановка квартиры переломана, обломки её валялись на улице. Бунтари разыскивали врачей, чтобы покончить с ними, но это им не удалось. Не знаю, где укрылся Тринитатский, но ординатор больницы Брюзгин укрылся на нашей даче, которая находилась в нескольких саженях от городской больницы. Брюзгина, страшно напуганного преследованием толпы, у нас на даче остригли, обрили, надели на его глаза синие очки и отправили в военный лагерь, где он и находился несколько дней после 29 июня…

Между тем разгром продолжался: был подожжён дом Плеханова, который снимался городом под холерный барак. Дом этот сгорел дотла, но больных успели спасти и никто из медицинского персонала не пострадал. Дом этот также недалеко находился от нашей дачи, и когда я, вернувшись к себе, осматривал по свежим следам результаты разгрома здания городской больницы, (10) на южном горизонте ясного неба стоял густой и высокий столб пожарного дыма, сквозь который прорывались местами красные языки пламени. Это горел дом Плеханова…

Надо заметить, что всё вышеописанное совершилось в течение 5-6 часов, когда Саратов находился всецело во власти погромных банд. Все правительственные административные и полицейские власти разбежались, укрылись. Губернатор (князь Б.Б. Мещерский) укрылся в квартире старшего председателя судебной палаты Ф.Ф. Иванова; скрылся полицмейстер, все полицейские приставы, околоточные надзиратели и нижние полицейские чины; некоторые из них загримировались и оделись в штатское. Злые языки говорили, что губернатор лежал на квартире Иванова под кроватью. Городской голова Епифанов (11) поспешил уехать на дачу. Таким образом, в течение этих 5-6 часов никакой власти, кроме дикой власти бунтующей толпы, в городе не было.

Только тогда, когда из лагеря пришли войска, прискакала артиллерия, когда Немецкая улица и Соборная площадь были заняты военными патрулями, а у выхода Немецкой улицы на площадь было поставлено артиллерийское орудие, жерлом обращённое к бульвару; когда начальник дивизии генерал Эллис устроил свою штаб-квартиру в гостинице "Россия" – на углу Немецкой и Александровской улиц, – только тогда некоторые административные и полицейские чины повыползали из своих нор…

Патрули были и на других улицах и площадях, и даже наши дачи охранялись некоторое время вооружёнными солдатами…

К часу или самое большее двум дня беспорядки, ввиду прибытия войск из лагеря, были ликвидированы и сравнительно благополучно: единственной жертвой бунтующей толпы оказался несчастный мальчик Пемуров, если не считать нескольких неповинных жертв, погибших во время залпов в толпу от случайных шальных пуль.

Когда после дачного обеда перед вечером 29 июня мы с женою отправились в город, чтобы осмотреть, всё ли в порядке в нашей городской квартире, то на улицах появился народ; напуганный обыватель по прибытии из лагеря войск ободрился и начал вылезать из своих логовищ. Власть самочинной погромной толпы кончилась. По улицам мелькали белые солдатские рубахи, военные мундиры и местами показались полицейские чины… Залп сборной команды полковника Фёдорова на Соборной площади, (12) свидетелем которого я был, очевидно, был финальным аккордом холерного бунта…

Холерный процесс
Начались аресты, было приступлено к производству дознания, а затем предварительного следствия, в котором принимали участие несколько судебных следователей гражданского ведомства под ближайшим и непосредственным наблюдением нескольких чинов прокурорского надзора. В числе обвиняемых и привлечённых к следствию лиц, наряду с низами городского населения, галахами (13) – ночлежниками, мелкими базарными торговцами и торговками, уличными отбросами – алкоголиками, бездомниками, праздношатающимися, преступниками – рецидивистами, недавними обитателями тюрем и арестных домов и прочим людом, которому терять нечего, – наряду с ними среди привлечённых и серьёзно скомпрометированных находились очень зажиточные, даже, пожалуй, богатые домовладельцы и крупные торговцы и промышленники: мясной торговец и скотопромышленник Мордвинкин, известный на базаре и в городе под прозвищем "Бараний задок", и Калашников – сын собственника маслобойного завода. Эти обыватели, которых никоим образом нельзя причислить к тёмному, легковерному люду ночлежников и уличной толпы, имели наивность поверить нелепым и вздорным сказкам провокаторов – подстрекателей. Оба они были арестованы. Почти все подсудимые до суда содержались в тюрьме.

Начался допрос свидетелей. В памяти у меня остался интересный эпизод, имевший место при допросе офицера, командовавшего ротой или взводом, которые были посланы к холерному бараку городской больницы. Этот офицер уверял, что он сам лично видел, как кто-то вставал из гроба, одетый в саван и осыпанный чем-то белым. Ни предупреждение и почти грозный окрик председателя, чтобы свидетель помнил данную им присягу и не давал бы легкомысленных показаний, – офицер подтвердил заявленный им факт; на вопрос, во что был одет восставший из гроба, свидетель показал, что под саваном у него была старая пиджачная пара. Была спрошена сестра милосердия о том, во что одевали умерших; она показала, что покойников всегда одевали в белые холщовые рубахи и такие же панталоны; причём было установлено, что гроб, из которого на глазах офицера выходил покойник в пиджачной паре, находился в складе, помещавшемся в надворном сарае барака… Таким образом, этот эпизод, вначале ободривший подсудимых, в конце концов дал ещё лишнее доказательство наличности в данном деле подстрекателей – провокаторов…

20 ноября – ровно через месяц после открытия заседания – был объявлен приговор, по которому 22 или 24 подсудимых были приговорены к смертной казни через повешение, в числе их находился и Мордвинкин. Около 50 человек были приговорены в каторгу и в арестантские роты и в тюрьму на разные сроки; остальные, свыше 70 человек, были оправданы. Кассационных жалоб и протестов на этот приговор не поступало, и он был конфирмован государем с заменой смертной казни ссылкой в каторгу до 20 лет.

Так кончился холерный процесс в Саратове. В нашей губернии серьёзные холерные беспорядки имели место в Хвалынске, где также 29 июня на площади был убит бунтующей толпой доктор Молчанов. Все хвалынские власти, начиная с исправника и кончая председателем земской управы, укрылись в … тюремном замке, пока в Хвалынск не явился вице-губернатор А.А. Высоцкий с ротой солдат. Хвалынцев, кажется, совсем не судили, а ограничились телесным наказанием прикосновенных лиц.. Эту экзекуцию в городе и в деревнях производил А.А. Высоцкий… Труп Молчанова два дня лежал на площади неубранным, пока не явился предводитель дворянства граф Медем со своими людьми и не похоронил его…".

(1) Шомпулёв Виктор Антонович (1830-1913) – сын начальника Саратовской жандармской команды Антона Ивановича Шомпулёва. См.: Шомпулёв В.А. Записки старого помещика. / Сост., вступ. статья, подгот. текста А.В. Кумакова; коммент. А.В. Кумакова и И.Н. Плешакова. М.: Новое литературное обозрение, 2012.

(2) Кладбище у Красного Креста.

(3) Александро-Невский кафедральный собор торжественно освящён 28 марта 1826 г., колокольня закончена постройкой в 1845. В крипте собора похоронены саратовские епископы Евфимий (1863) и Авраамий (1893). Собор уничтожен советской властью в 1930 гг. ХХ в. Ныне на его месте расположен стадион "Динамо". См.: Валеев. В. Из истории саратовских церквей. Краткий иллюстрированный справочник. Саратов: Приволжское книжное издательство, 1990. С. 13-21.

(4) Духовников Ф.Д., Хованский Н.Ф. Саратовская летопись. С. 74-75.

(5) Мещерский Борис Борисович, князь, действительный статский советник, шталмейстер двора его императорского величества. С 20.12.1891 по май 1901 занимал пост саратовского губернатора. За большой вклад в сферу образования и культуры Б.Б. Мещерскому было присвоено звание "Почётный гражданин Саратова". Умер в 1904 г. См: Энциклопедия Саратовского края (в очерках, фактах, событиях, лицах). Саратов: Приволжское кн. изд-во, 2002. С. 355.

(6) Эта улица, как и другие центральные улицы Саратова, сменила ряд названий: Губернаторская (1810-1826), Соборная (1826-1837), Никольская (1837-1927), с 1927 г. – им. Радищева А.Н.

(7) Немецкая улица: Немецкая слободка (1831-1840) – первый квартал последующей Немецкой ул. (1840-1914), на которой были уже лютеранская (1803 г.) и католическая церкви (1805 г., в советское время – кинотеатр "Пионер"), проспект им. С.М. Кирова (с 1934).

(8) Напротив фасада Присутственных мест в 1815-1826 гг. был построен каменный Александро-Невский кафедральный собор с каменной колокольней (1840-1845), где хранились знамёна саратовских ополчений 1812 и 1855 гг. В 30-40-х гг. ХХ в. собор уничтожен советской властью, ныне на его месте расположен стадион "Динамо". См. Валеев В. Из истории саратовских церквей. Краткий иллюстрированный справочник. Саратов: Приволжское книжное издательство, 1990. С. 13-21. Само же здание Присутственных мест, бывшее в дореволюционные времена административным "сердцем" Саратовской губернии, в советское время и ныне занимается Музыкальным хореографическим училищем (Радищева, 22). Интерьер здания – от сводчатых комнат первого этажа до светлой широкой парадной лестницы – в основном сохранился. Залы, комнаты, коридоры остались теми же, что и много лет назад. Именно в этом здании на втором этаже в составе Губернского Правления и располагались долгие десятилетия Казённая Палата, губернский Казначей, а затем и расширявшееся Губернское Казначейство, которое занимало 12 операционных комнат. См.: Ардабацкий Е.Н., Ищенко А.Ф. Саратовское казначейство (исторический очерк). Саратов: Издательство Поволжского межрегионального учебного центра, 1997. С. 75-76.

(9) Отец Андрей Шанский расстрелян в сентябре 1919 года у Саратова (примечание И.Я. Славина); Приходская Владимирско-Богородицкая церковь, построенная в честь иконы Владимирской Божией Матери (народное прозвание – Маминская) была деревянная, снаружи обложенная кирпичом, двухпрестольная с колокольней. Она находилась на углу улиц Астраханской и Б. Казачьей против 5-го корпуса СГУ. Церковь уничтожена в 30-е годы, а на её месте выстроен 5-этажный жилой дом из серого силикатного кирпича. См.: Валеев В. Из истории Саратовских церквей. Краткий иллюстрированный справочник. Саратов: Приволжское книжное издательство, 1990. С. 54-55.

(10) 15 сентября 1878 г. в Саратове была открыта временная городская больница на Полтавской площади. (Саратовская летопись. С. 92). По воспоминаниям И.Я. Славина, речь шла о другой больнице: "Сад Пушкина ("Сервье", где впоследствии был выстроен общедоступный театр, который советская власть назвала театром Маркса) был приобретён городом только в конце 80-х годов специально для постройки здания городской больницы. Но потом почему-то врачи признали это место неудобным для вышеозначенной цели, и городскую больницу решено было построить в свободном городском квартале в районе Астраханской и Жандармской улиц, где она и была сооружена и открыта в 1890 году. Здание городской больницы было построено в квартале, ограниченном улицами: Жандармской, Шелковичной, Царёвской и Новоузенской. См. Славин И.Я. Указ. соч. С. 149, 371. Улица Жандармская – 1870-1917, 1918-1977 – Красная, с 1977 – им. А.И. Хользунова; улица Царёвская – с 1918 – им. Е.И. Пугачёва. См.: Справочник административно-территориального деления, наименований улиц, площадей, посёлков и других населённых мест Саратова. Саратов, 1982. С. 94. Речь идёт о городской клинической больнице № 1 им. Ю.А. Гордеева (ул. Хользунова, 19. К. 5).

(11) Епифанов Александр Николаевич, купец 1 гильдии, городской голова г. Саратова 1891-1895 гг.

(12) Площадь вокруг Александро-Невского кафедрального собора, называвшаяся в 1859-1934 гг. Соборной, с 1934 по 1966 – Кирова, а с 1966 – площадь им. Н.Г. Чернышевского, по установленному здесь памятнику. См.: Справочник административно-территориального деления наименований улиц, площадей, посёлков и других населённых мест Саратова. Саратов: Саратовский городской Совет народных депутатов Исполнительный комитет. Для служебного пользования. Экз. № 0004/1. , 1982. С. 95; В данном случае часть площади между парком "Липки" и проспектом Кирова по ул. Радищева.

(13) Галахи – саратовские нищие, голытьба, рвань бездомная – народное дореволюционное прозвище, бытовавшее и в послевоенном лексиконе коренных саратовцев.





Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями