Народное сознание любит устраивать некрофильские кастинги, и осуждать его за это бессмысленно — в оценке времени и его событий массам необходим эталон, ориентир, калибр.
Как бы Владимир Высоцкий воспринял распад Союза? Спел о Горбачеве и Ельцине? Его реакция на расстрел Белого дома? Чечню? Путина и Ходорковского? Болотную и Майдан? Крым и Донбасс?
Высоцкий, будем честны, ушел вовремя — в историческом, метафизическом, да и биологическом смыслах. Конец земного пути был предопределен исчерпанностью и творческого, и физического ресурсов. Однако кто нам мешает добавить свои пять копеек в народную футурологию Высоцкого? Подкрепив умозрительные конструкции определенным набором аргументов.
Для начала обозначим вещи, по сути, бесспорные: позднесоветская энтропия с утратой идеалов и ценностного ряда, вымороченная реальность 70-х легендировала Высоцкого в качестве «бунтаря». Здесь трансформация смыслов, я бы сказал, кармическая. Никаким диссидентом он, разумеется не был; Высоцкий — государственник, сначала стихийный, а потом вполне сознательный, о чем убедительно свидетельствуют как его гражданская лирика, так и множество жестов и высказываний. Взять хотя бы фразу из интервью американскому журналисту: «У меня есть претензии к властям моей страны, но обсуждать их я буду не с вами».
Собственно, известный букет его горьких эмоций относительно непризнания на официальном уровне, не-членства в Союзе писателей, отсутствия книжки стихов и пластинок песен продиктованы явно не тщеславием (масштабы своей всенародной славы он знал и видел). И даже не чисто по-человечески понятным «не хватает для полного счастья». Нет, тут было явно другое: желание, пафосно выражаясь, симфонии первого поэта с государством. Обида на то, что главный патриот страны признан таковым в одностороннем порядке — народом, но не властью.
Самое интересное, что в перестройку, доживи до нее Высоцкий, Владимир Семенович (именно так теперь, только по имени-отчеству) был бы провозглашен, обласкан и приближен. И, наверное, весьма польщен. На первых порах — а затем ему стало бы стремительно ясно, что говорить с прорабами и прожекторами ему элементарно не о чем, настолько он их выше, да и предкатастрофные ощущения, знакомые ему с конца 60-х, стучались бы в сердце всё назойливее. Допускаю, что после короткого медового месяца и с молчаливого согласия властей некомфортного Высоцкого вытолкнули бы в непоправимо третий ряд «коллеги по искусству», для которых принципиальна не какая-то призрачная симфония с государством, а живая бухгалтерия лояльности…
Высоцкий от всех этих дел мог уйти в иную творческую и географическую реальность — эмиграция совсем не про него, но жизнь на две-три страны он вполне себе представлял. А тут еще — мировая мода на ставшее неопасным советское…
Дальше? 1991 год, август, ГКЧП, Белый дом, танки, в жерлах орудий расцветают гвоздики, БТРы Лебедя, перешедшие «на сторону народа», Ростропович-автомат-охранник… Надо признать, что ельцинская сторона тогда, пожалуй, была, в первый и последний раз эстетически куда более убедительной. Предполагаю, революционный пафос увлёк бы и ко многому остывшего 53-летнего Высоцкого. Да, он как поэт ни разу не обращался к стихиям Гражданской войны. Ситуаций раскола и братоубийства не принимал сознательно. Однако атмосфера, интонация, персонажи «Двенадцати» Блока вообще очень близки песенному корпусу ВВ; думаю, дремавший в нем революционер в том августе включился бы.
Отрезвил бы его декабрь того же года, беловежский преступный сговор, развал Союза де-юре. Как-то бы сразу, полагаю, многое ему стало понятно и со звереющими на окраинах национализмами, массами русских беженцев, реками пролившейся крови…
Поэтому его отношение к октябрю 93-го предопределено — узурпацию, бойню в центре столицы (опять отношение к расколу народа и братоубийству), позорное «письмо 42-х» он никак принять не мог.
Возможное участие Высоцкого в агитационных турах «за Ельцина» — страшный могильный сон, не имеющий отношения к реальности даже не по политическим, а по гигиеническим соображениям: к эстрадной пошлости он относился с труднообъяснимой преувеличенной брезгливостью.
Можно с равной долей вероятности относиться к сюжету «Высоцкий в Голливуде» и «Высоцкий в нечерноземной заброшенной деревне» (купил дом и хозяйствует). Но, воля ваша, невозможно представить сюжет «Высоцкий справляет 60-летний юбилей в Доме приемов «ЛогоВАЗа» — опять же, не столько в силу политической, сколько исторической и физиологической, что ли, несовместимости.
А позицию Высоцкого — крепкого еще, трезвого и крутого нравом старика — по Крыму и Донбассу предсказать и вовсе нетрудно. В Крыму Высоцкий познакомился с Гагариным и написал один из своих шедевров — «Черные бушлаты», посвященный евпаторийскому десанту – «вежливым людям» Великой Отечественной — «прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их, сонных». Из всех поездок с концертами в Донбасс интереснее всего одна — когда ВВ и Давид Карапетян едут на автомобиле последнего в Гуляй-Поле, поскольку чрезвычайно интересуются Нестором Махно и его движением. Думаю, сражающийся Донбасс, помимо априорной правоты своего дела, привлек бы его вот этим, так и не выветрившимся, за век без малого, махновским, революционным, вольным духом.
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги: