Как это ни странно, задача изучения русской святости как особой традиции духовной жизни даже не была поставлена. Этому мешал предрассудок, который разделялся и разделяется большинством как православных, так и враждебных церкви людей: предрассудок единообразия, неизменности духовной жизни. Для одних это канон, святоотеческая норма, для других – трафарет, лишающий тему святости научного интереса.
Георгий Федотов, «Святые Древней Руси»
Патерик саратовских святых
В первой половине сентября жители Саратова традиционно отмечают День города. При этом мало кто знает, что с недавних пор этот праздник является «двойным» и распространяется на всю губернию. Или, по крайней мере, на тех жителей Саратовской области, которые считают себя православными верующими. Дело в том, что 29 декабря 2010 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев) своим указом благословил (учредил) празднование Собора саратовских святых. В епархиальном журнале «Православие и современность» (№18 (34)) секретарь епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия, священник Максим Плякин в статье «Это наши родные святые» поясняет:
«Церковь будет совершать их память в воскресный день, ближайший к 31 августа по старому стилю, 13 сентября по новому.
13 сентября по новому стилю – это день основания Саратова, и в воскресенье, ближайшее к нему, по сложившейся уже традиции, отмечается День города. Совмещение церковного и светского праздников придает последнему духовную окраску, позволяет напомнить не только о конкретном историческом событии – создании острога Саратова, но и о тех православных христианах, которые за прошедшие века просияли святостью на нашей земле». («Православие и современность», №18 (34), с. 88.)
Удивительное дело: листая номера местной епархиальной газеты «Православная вера», выходившие в конце 90-х годов, наткнулся на статью, где содержались сетования, что Саратовская епархия не может похвастаться ни одним святым, который бы имел отношение к нашему региону. И вот проходит всего десять лет – и в нашей епархии появляется целый сонм «саратовских святых», из-за чего Святейшему Патриарху приходится даже учреждать новый церковный праздник.
Цитированная выше статья сопровождается табличкой, в ней перечисляются 12 имен новоявленных святых с указанием даты их смерти, церковной должности при жизни, а также ранга в «соборе святых». Из 12-ти персоналий 10 имеют титул «священномучеников», один человек – Нифонт Выблов – фигурирует как «преподобный». И, наконец, последний – Александр Медем – обозначен как просто «мученик». Кто же эти люди? Иерей Плякин, демонстрируя скрупулезность, достойную записного члена мандатной комиссии, приводит общую информацию о лицах, удостоенных чести стать членами «собора»:
«В утвержденном списке – двенадцать человек, среди них два архипастыря – священномученик Гермоген (Долганев) и священномученик Герман (Косолапов); один иеромонах – насельник Свято-Троицкого монастыря в Хвалынске отец Нифонт (Выблов), восемь священников и один мирянин – граф Александр Медем. Среди священников есть клирики храмов Саратова: отец Михаил Платонов служил в Серафимовском храме, отец Петр Покровский – в Духосошественском. Есть батюшки из простых сельских приходов: отец Дионисий Щеголев из села Чиганак Аркадакского района, отец Иоанн Днепровский из Полчаниновки… Граф Медем был членом приходского совета. Получается, что в этом списке представлена вся епархия. До недавнего времени мы за каждой всенощной поминали священномученика Германа, святых Дионисия, Иоанна, Косму, Михаила и Сергия, пресвитеров саратовских. Сегодня поминаются все двенадцать».
Утверждение батюшки Плякина подтверждается публикациями в церковных изданиях. В частности, в презентационном альбоме «Саратовская епархия. История и современность», вышедшем в 2010 году, упомянуты всего шесть «местночтимых» святых. А в начале 2011-го, когда в местном епархиальном журнале «Православие и современность» была опубликована статья Максима Плякина, их стало уже 12. То есть всего за год в Саратовской епархии количество святых увеличилось в два раза. Напрашивается вывод, что политика Владыки Лонгина по части производства новых святых примерно такая же, как и в отношении строительства новых церквей. В конце прошлого года на общем собрании Саратовской епархии Владыка Лонгин во всеуслышание объявил о намерении довести уровень концентрации храмов в областном центре до одного на 10 тысяч населения. По-видимому, аналогичный подход имеет место и в отношении процесса появления новых святых.
Если же экстраполировать это явление епархиальной жизни на более длительный отрезок времени, можно констатировать, что первое десятилетие нового века в православной жизни региона ознаменовано небывалым ростом «местночтимых святых». В среднем в год в Саратовской епархии появлялось примерно по одному новому святому. Явление это не просто уникально: это своеобразный «код доступа» для понимания тех мировоззренческих и нравственных основ, которые присущи современным пастырям от РПЦ. Известный русский историк и религиозный мыслитель, наш земляк Георгий Федотов в своей знаменитой книге «Святые Древней Руси», вышедшей в начале 30-х годов прошлого века, писал:
«Если мы не обманываемся в убеждении, что вся культура народа, в последнем счете, определяется его религией, то в русской святости найдем ключ, объясняющий многое в явлениях и современной, секуляризованной, русской культуры».
Перефразируя эту мысль знаменитого философа, я сформулировал главную цель настоящего очерка: попытаться обобщить современный опыт саратовской агиографии и рассказать об основных движущих силах непростого и противоречивого процесса появления региональных святых. Уверен, что спокойный и непредвзятый разговор на эти темы дает прекрасную возможность оценить истинный моральный облик и интеллектуальный потенциал людей, возглавляющих Саратовскую епархию. А также тех, кому отцы церкви доверили непростую миссию по расширенному воспроизводству местных духовных авторитетов.
О «плотских ушах» и ГБ-шном благочестии
Но перед этим, забегая немного вперед, хотелось бы обратить внимание читателя на итог агиографических усилий местной епархии.
Почему новомученики и исповедники российские остаются неизвестными святыми?
Такой вопрос, содержащий в себе констатацию нынешнего положения вещей, задает отнюдь не автор этих строк, считающий себя либеральным журналистом и неверующим человеком. Этот вопрос мы находим в журнале «Православие и современность», председателем редакционного совета которого выступает митрополит Лонгин. При этом чуть ниже редакция дает свои комментарии и, используя элементы патетики и отеческого увещевания, вопрос конкретизирует:
«Мученик, «martyr» – это свидетель. Он свидетельствует об истине – не просто словами, но таким вот страшным и славным образом: не отрекаясь от нее перед лицом страшных мучений и смерти. Мученики первых веков христианства своей кровью скрепили его фундамент. Но в ХХ веке под ударами бесовских сил затряслись и зашатались его стены, подточенные нерадением и отступничеством. И снова потребовалась кровь. И опять раздался неслышимый плотскими ушами призыв: верные, свидетельствуйте! Последних свидетельств не слышал никто, кроме следователей НКВД и членов легендарных «троек». Гриф «секретно» запечатывал голоса обреченных – палачи были уверены, что навсегда. Однако нет ничего тайного, что не сделалось бы явным (Мк. 4,22). Пробил час, нашлись руки, развязавшие шнурки серых папок с черными грифами. Свечу, которую пытались скрыть в глухой тьме, сам Господь в нужный час поставил на подсвечник (Мк. 4,21). И мы должны многое увидеть теперь, при свете этой свечи.
Но почему же мы не спешим увидеть? Почему судьбы русских новомучеников, даже тех из них, кто поминается за каждым всенощным бдением, не вызывают массового интереса и привлекают внимание ну разве что историков да отдельных начитанных прихожан? Почему эти люди, совсем недалеко от нас во времени отстоящие, остаются для нас неизвестными святыми? Почему мы, сегодняшние православные христиане, получившие свое счастье – счастье свободно и открыто принадлежать к церкви – даром, так мало думаем о том, какой кровью, какими муками, столькими жертвами оплачено наше счастье на самом деле?». («Православие и современность», №18 (34), с. 80.)
Итак, ситуация действительно парадоксальная. Особо уполномоченные должностные лица епархии, работая денно и нощно с благословения митрополита Лонгина, «выдали» аж 12 «саратовских святых» (невольно рождается аналогия с числом учеников Христа) и даже смогли «пролоббировать» у Святейшего Патриарха учреждение специального праздника, который чудесным образом совпал в Саратове с «Днем города», а неблагодарная паства не только не торопится почитать новоявленных святых, она даже не знает их имен и подвигов.
Чтобы объяснить причины подобного социального и мистического парадокса, стоит, на мой взгляд, взглянуть на «технологию» появления этих самых «местночтимых святых». В этой связи хотелось бы рассказать об одном случае, свидетелем и участником которого мне довелось быть. В современной России 20 декабря уже много лет считается весьма специфическим профессиональным праздником – Днем работников органов государственной безопасности. Дата эта выбрана далеко не случайно – именно в этот день в 1917 году был подписан декрет о создании ВЧК. Не знаю, как в последние годы отмечают свой профессиональный праздник саратовские чекисты, но вот в 2006 году, благодаря усилиям Татьяны Викторовны Бреус – неутомимой пиарщицы передовых достижений местной «конторы», свой профессиональный праздник руководство Саратовского управления ФСБ решило отметить с приглашением большого числа журналистов. Среди них оказался и автор этих строк.
Сначала Татьяна Викторовна организовала для пришедших в серый дом на Дзержинского представителей СМИ экскурсию по ведомственному музею, в который раньше посторонних пускали крайне редко: несколько лет назад из музея был украден мемориальный боевой пистолет прославленного партизанского командира, Героя Советского Союза Дмитрия Емлютина. После экскурсии состоялись дружеское чаепитие и неформальное общение с генерал-майором Валерием Бекленищевым, возглавлявшим в то время Саратовское УФСБ. Но больше всего меня поразил финал мероприятия. Вернее, итоговая часть рассказа генерала Бекленищева о той работе, которой в течение 2006 года занимались его подчиненные. Приведу выдержку из своей газетной заметки:
«Духовное возрождение в чекистском исполнении
Самым любопытным и курьезным видом деятельности УФСБ по Саратовской области в текущем году является подготовка документов для … канонизации двух святых из числа расстрелянных в 20-е и 30-е годы на территории Саратовской области православных священников. Эта работа проводится совместно с местным епархиальным управлением, которое сделало в УФСБ запрос на предоставление соответствующих документов. Как признал генерал Бекленищев, были подобраны документы на расстрелянных священников, число которых значительно превышает двоих. При этом начальник УФСБ напомнил, что не все священники были безвинно расстреляны – среди казненных встречались и ярые противники существующего строя. Теперь же с подготовленными в УФСБ документами предстоит поработать епархиальным служащим, чтобы отобрать две наиболее достойные для канонизации кандидатуры. Попутно Валерий Иванович сообщил, что аналогичная работа проводится и для Ульяновской епархии. По-видимому, общая разнарядка на канонизацию казненных священников спущена из Москвы едва ли не во все субъекты Российской Федерации. Вот ведь какая ирония судьбы – раньше расстреливали по разнарядке из центра, а теперь канонизируют расстрелянных аналогичным способом при помощи тех же самых структур. Ну не идиотизм ли, скажите на милость?». («Саратовский репортер», № 51 (209), 22 декабря 2006 г.)
Как видим, внешне технология расширенного воспроизводства «местночтимых святых» выглядит довольно просто. Епархия делает запрос – «контора» подбирает в своих архивах необходимые кандидатуры и передает их взыскующим клерикалам. Работа ведется с размахом – с расчетом, чтобы «собор саратовских святых» на несколько лет вперед был обеспечен «базой роста». В результате дружной и слаженной работы епархиального руководства и местных чекистов к началу 2011 года «собор саратовских святых» достиг отметки в 12 персоналий.
Наверное, на этом можно было бы поставить точку. Однако история новейшей саратовской агиографии более сложна и извилиста. Есть в ней немало странностей и аномалий, парадоксов и тайн. К таковым я отношу несколько категорий агиографических извращений, которые очень сложно объяснить православными традициями. Поэтому, хочешь – не хочешь, корни этих нездоровых явлений (даже с позиций религиозного сознания и мировосприятия) приходится искать в современной практике церковной и околоцерковной жизни. Могу предложить собственный, очень условный вариант классификации местных агиографических аномалий:
1. Искажение житий общероссийских святых (святых, канонизированных для общецерковного почитания. – Авт.) с целью «привязать» биографию этого святого к Саратову и деятельности местной епархии.
2. Широко «распиаренные» в местном религиозном сообществе, но так официально и не канонизированные «святые».
3. Создание новых региональных «святых мест» из ничего, с использованием мифических персонажей в качестве подвижника: то есть при отсутствии какой-либо достоверной информации о существовании личности данного святого как таковой фабрикуется и широко тиражируется его «житие».
4. Подвижники, не подходящие под существующие и официально декларируемые церковью стандарты для канонизации, но, тем не менее, причисленные к лику местных «святых».
5. Официально канонизированный православный святой, «замалчиваемый» местным епархиальным руководством.
Первые шаги творцов «саратовского патерика»
Думаю, не ошибусь, если скажу, что основными творцами местных саратовских агиографических парадоксов, аномалий и тайн являются три человека. Мои знакомые из числа православных верующих иногда в шутку называют их «три брата-акробата». Не в том смысле, что они родственники, а в том, что в 90-е годы прошлого века, как доносит народная молва, имели непосредственное отношение к общественной организации «Братство во имя Святых Кирилла и Мефодия». Перечислю «тройку» поименно:
Александр Яковлев. Известен среди саратовских верующих как бывший иподиакон при покойном Владыке Пимене, а также как заместитель главного редактора журнала «Саратовские епархиальные ведомости». Данный журнал выходил в Саратове в первой половине 90-х годов под руководством бывшего настоятеля ряда саратовских храмов, отца Лазаря Новокрещеных. Затем Александр Яковлев ушел в бизнес, возглавлял издательские фирмы «Летопись», «Эль-Принт». Во второй половине 90-х годов коммерческие структуры бывшего иподиакона сумели стать близкими деловыми партнерами правительства Саратовской области и УФСБ по Саратовской области.
Среди значимых проектов, в которых Александр Яковлев и его подчиненные принимали активное участие, следует упомянуть презентационную книгу-альбом Владимира Динеса и Александра Воротникова «Первый», выпущенную в 1997 году и посвященную первому году деятельности бывшего губернатора Дмитрия Аяцкова. Однако выпуском полиграфической продукции взаимодействие с правительством области не ограничилось. Господин Яковлев стал подрядчиком по разработке дизайна и организации выпуска региональных наград – «почетных знаков губернатора Саратовской области», последовательно учреждаемых Дмитрием Аяцковым в 1998-2005 годах. Зримый плод сотрудничества с УФСБ – сборник очерков о деятельности саратовских чекистов, вышедший в 1997 году и приуроченный к 80-й годовщине органов ВЧК-КГБ-ФСБ. Курировал этот проект и был автором ряда опубликованных в сборнике очерков Алексей Сабуров – на тот момент старший офицер по связям с общественностью УФСБ по Саратовской области. По-видимому, благодаря неформально-деловому сотрудничеству с офицером Сабуровым наши герои и получили документальную базу для своей работы, а также организационную поддержку пропаганды в печати новоявленных «саратовских подвижников благочестия».
Валерий Теплов. Ближайший помощник Яковлева по издательскому бизнесу, специализирующийся в области верстки и дизайна. Господин Теплов – однофамилец последнего начальника УКГБ по Саратовской области, но является ли он его родственником, неизвестно.
Максим Плякин. Ныне иерей саратовского храма в честь Рождества Христова и секретарь епархиальной комиссии «по канонизации подвижников благочестия». В конце 90-х годов господин Плякин был подающим надежды студентом-физиком. Однако женитьба на сильно верующей девушке из простой рабочей семьи, а также сближение и сотрудничество с бывшим иподиаконом-бизнесменом Яковлевым резко изменили судьбу будущего батюшки Максима: физик подался в клирики.
Первую серьезную попытку исполнения социального заказа по созданию основы
местной агиографии перечисленные выше господа предприняли еще в 2000 году. Доказательство их потуг – издание книги под названием «Саратовские подвижники». Монография преподносилась читателям как «Труды православного братства Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия» и была посвящена «200-летнему юбилею Рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа», а также приурочена к празднованию 200-летия Саратовской епархии». Как следовало из авторской аннотации, «сборник «Саратовские подвижники» содержит 93 биографические статьи о подвижниках православия, чьи имена связаны с саратовским регионом, а также алфавитный список, содержащий имена 762 мучеников и исповедников Русской Православной Церкви по Саратовской области, предоставленный УФСБ по Саратовской области. Уникальная агиографическая и биографическая информация сопровождается редкими портретами подвижников».
Не знаю, догадывалось ли епархиальное руководство, что активисты «православного братства» готовят ему такой подарок. Но один любопытный момент, также отраженный в книге, привлек мое внимание. Данное издание было осуществлено «по благословению Высокопреосвященнейшего Германа, митрополита Волгоградского и Камышинского». То есть благословение на издание книги о саратовских православных подвижниках дал архиерей соседней епархии. Чем можно объяснить такой парадокс? Лично я не могу исключать, что определенную роль здесь сыграло обстоятельство, что саратовский архиепископ Александр весьма настороженно относился к деятельности светских властей. Он продолжительное время дистанцировался от губернатора Дмитрия Аяцкова и его инициатив. А уж тех людей, которые занимались идеологическим обслуживанием Дмитрия Федоровича ныне покойный Владыка и вовсе не жаловал. Так или иначе, но видимых последствий для региональной агиографии эта книга не имела, в том смысле, что после ее выхода никаких официальных святых в Саратовской епархии не появилось.
Однако господа Яковлев, Теплов и Плякин не отчаиваются. В 2002 году – последнем году жизни Владыки Александра – перечисленная выше троица братьев во Христе предпринимает вторую, куда более серьезную, попытку создать и представить на всеобщее обозрение земляков «собор саратовских святых». А поскольку попытка была осуществлена при дружеской поддержке лиц, связанных как с властными структурами, так и с УФСБ по Саратовской области, новая публикация «братьев-канонизаторов» состоялась в довольно солидном издании. Я имею в виду сводный том первой в истории области «Энциклопедии Саратовского края (в очерках, фактах, событиях, лицах)», вышедшей в «Приволжском книжном издательстве», которое возглавляла Людмила Сабурова – дочь известного саратовского поэта Николая Палькина и супруга старшего офицера УФСБ Алексея Сабурова. Правда, ко времени выхода «Энциклопедии» господин Сабуров уже уволился из органов государственной безопасности, поэтому, наверное, вполне открыто участвовал в выпуске этой знаковой для нашей губернии книги. В выходных данных Алексей Сабуров упомянут как один из пяти редакторов этого капитального труда.
Так вот, в «Энциклопедии» был специальный раздел, посвященный религии. А в этом разделе имелись статьи «Подвижники дореволюционного периода» и «Подвижники послереволюционного периода», их авторами в алфавитном порядке обозначены Плякин, Теплов, Яковлев. Допускаю возражения, что слово «подвижник» не обязательно является синонимом слову «святой». Поэтому, чтобы сразу договориться, предлагаю ознакомиться с трактовкой этого термина в интерпретации вышеперечисленных авторов:
«Православный подвижник – человек, осуществляющий свою жизнь через духовный подвиг, род духовных и внешних упражнений, основанных на самоотречении с целью христианского самоусовершенствования. Подвиг – труд любви к Богу и людям, по заповеди Спасителя, реализуемый через самые различные формы. В этом труде соблюдается единство духа, проявляемое в многообразии служений. При наличии таких критериев, как неукоснительное православие, совершенство добродетели, дар чудотворения, возможна канонизация подвижника (то есть узаконенное признание человека святым», осуществляемое Святейшим Патриархом и Священным Синодом Русской Православной Церкви)». (Яковлев А.А., Теплов В.В., Плякин М.Е. Саратовские подвижники, 2000. с.3.)
Даже беглое знакомство с содержанием этих статей, точнее – с фигурирующими в них персоналиями, не оставляет никакого сомнения, что тексты позаимствованы из книги тех же авторов 2000 года издания. Правда, количество подвижников значительно сократилось. Стало быть, использованная трактовка термина «подвижник» вполне соотносима и с публикациями в «Энциклопедии Саратовского края». Выражаясь мирским языком, подвижник – это практически готовый кандидат на канонизацию, чья предыдущая жизнь и подвиг во имя Бога не оставляют никаких сомнений в его благочестии. Впрочем, публикации в «Энциклопедии» наглядно демонстрировали, что авторы уже вышли за пределы декларируемого ими понимания слова «подвижник» как «кандидат в святые».
В частности, из семи персоналий раздела «Подвижники дореволюционного периода» двое – официально канонизированные церковью святые, один – мифический персонаж, сам факт существования которого представляется весьма сомнительным. И лишь четверо в той или иной степени могут претендовать на официальную церковную святость.
Тем не менее, можно констатировать, что предпринятая еще в 2000 году попытка наших героев легализовать в общественном создании представление, что на территории Саратовской области жили православные святые (или «без пяти минут святые»), спустя два года была доведена до логического конца. И я не могу исключать, что совершенный в 2002 году господами Плякиным, Тепловым и Яковлевым «научный подвиг» заслуживает занесения в книгу рекордов Гиннесса – во всяком случае, никогда ранее мне не доводилось сталкиваться с удачными попытками публикации в светском энциклопедическом издании патерика православных святых.
Правда, сам патерик носил пробный, своего рода экспериментальный, характер. А словосочетание «саратовские святые» взято мною в кавычки по той причине, что большинство из перечисленных в «Энциклопедии Саратовского края» не канонизированы официальными структурами РПЦ до настоящего времени. Следует отметить и такой любопытный факт: в некоторых статьях о жизни саратовских «подвижников благочестия» использованы те же самые фотографии, что и в публикациях Алексея Сабурова из местного юбилейного сборника во славу ФСБ, выпущенного в 1997 году издательством «Летопись».
Чтобы понять, насколько правомочно попадание той или иной персоны в опубликованный в «Энциклопедии Саратовского края» пантеон местных православных подвижников, нам необходимо договориться о «правилах игры». То есть о критериях и канонах, согласно которым тот или иной почивший и канувший в Лету человек может претендовать на роль «святого». Георгий Федотов в своей книге «Святые Древней Руси» так трактует интересующий нас вопрос:
«Канонические святые представляют лишь четко очерченный круг в центре небесной Церкви. В православной литургике существенное отличие канонизированных святых от прочих усопших состоит в том, что святым служатся молебны, а не панихиды. К этому присоединяется поминание их имен в различные моменты богослужения, иногда установление праздников им, с составлением особых служб, то есть переменных молитв богослужения».
Иными словами, с точки зрения церковных правил, отличие канонизированных святых в том, что во время молитв верующие просят не за них, а у них. Таким образом, святые угодники в глазах мирян обретают функции некоторых мистических ходатаев перед Всевышним. При этом Федотов указывает, что «основанием для церковной канонизации были и остаются: 1)жизнь и подвиг святого, 2)чудеса и 3)в некоторых случаях нетление его мощей».
В дополнение к общим церковным критериям для официальной канонизации в Саратовской митрополии, как выясняется, существуют и собственные региональные критерии для попадания в «собор местночтимых святых». О них упоминает в уже цитированной нами статье «Это наши родные святые» секретарь епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия священник Максим Плякин:
«…соборные празднования учреждаются сейчас во многих епархиях, и сложившаяся практика такова: благословение преподается на празднование лишь тем святым, чья жизнь и смерть теснейшим образом связаны с конкретной епархией. Например, мы, саратовцы, безусловно, чтим священномученика Феофана Соликамского (Ильменского) – он вырос, стал священником, принял монашеский постриг на саратовской земле, но мученическая кончина ждала его в Перми. Поэтому он, как и упомянутые здесь подвижники, не включен в список собора». («Православие и современность», №18 (34), с. 88.)
После прочтения данного разъяснения батюшки Плякина, казалось бы, можно считать, что все точки над «i» расставлены: чтобы попасть в «собор местночтимых святых», нужно не просто иметь отношение к Саратовской епархии, трудиться на ее благо, но и умереть на нашей саратовской земле. Позже мы проанализируем биографии некоторых из нынешних 12 членов «саратовского собора» и попытаемся ответить, насколько эти биографии соответствуют изложенным выше формальным критериям «святости».
А пока вернемся к рассказу о первой попытке создать своеобразный патерик саратовских святых, предпринятой на страницах «Энциклопедии Саратовского края».
Как благоверный князь Михаил Тверской едва не стал саратовским святым
Итак, подготовленный трудами Максима Плякина, Валерия Теплова и Александра Яковлева своеобразный патерик содержал два больших подраздела: «Подвижники дореволюционного периода» и «Подвижники послереволюционного периода». Начнем анализ с первого из них.
В подразделе семь жизнеописаний. При этом двое из семи – Святой благоверный князь Михаил Тверской и преподобный иеросхимонах Иларион, старец Оптинский – официально канонизированы РПЦ. Князь Михаил канонизирован довольно давно – еще в 1549 году, а вот иеросхимонах Иларион обрел статус святого сравнительно недавно – вместе с прочими оптинскими старцами он канонизирован в 1996 году. Титулы, свидетельствующие о святости, тоже разные, хотя здесь уже больше единообразия. Над всеми семерыми святыми возвышается фигура князя Михаила Тверского. В «Энциклопедии Саратовского края» он фигурирует как «Святой благоверный великий князь Михаил Тверской, страстотерпец». Сам факт причисления этого древнерусского святого, убитого в 1318 году в Золотой Орде, к «саратовским подвижникам» вызывает недоумение. Ведь князь Михаил Тверской окончил жизненный путь более чем за четверть тысячелетия до появления Саратова и примерно за 500 лет до возникновения Саратовской епархии. Спрашивается, какие же формальные основания были у «братьев-канонизаторов» записывать благоверного князя именно в саратовские святители? Попытаемся разобраться.
Судя по тексту статьи о Михаиле Тверском из «Энциклопедии Саратовского края», основанием для этого стал церковный титул «страстотерпца», то есть человека, принявшего мученическую смерть за веру. Так вот, православный иерей Максим Плякин и двое его соавторов пытаются доказать, что князь Михаил был не только убит на месте, где ныне находится современный Саратов, но даже якобы и первоначально захоронен здесь. Стало быть, окрестности Саратова (точнее, древний ордынский город Укек) – место, где свершилось чудо: тело убитого и захороненного князя-страстотерпца не подверглось разложению. Однако, как свидетельствуют летописи, тело убитого в Золотой Орде тверского князя было перевезено к месту его правления, в Тверь, где и нашло упокоение. Здесь, согласно официальной церковной историографии, в 1622 году (то есть спустя три века после гибели князя) произошло официальное церковное «обретение нетленных мощей».
Михаил Тверской – довольно примечательная фигура русского средневековья. В начале 14-го века он был одним из реальных претендентов на трон Великого Московского князя, и, как пишет Георгий Федотов, «тверской князь погиб жертвой политической интриги своего соперника в борьбе за великое княжение Юрия Московского». То есть Михаил Тверской никогда не имел титул «великого князя», а лишь мог по старшинству претендовать на право быть главным среди русских князей. Интрига в том, что Юрий Московский также решил бороться за титул «великого князя». Для достижения своей цели он договорился с татарами и заключил союз с ордынским ханом Узбеком. Союз был закреплен женитьбой молодого московского князя Юрия на родной сестре тогдашнего хана Узбека – Кончаке. О том, какое значение придавали в Орде этому союзу, свидетельствует такой факт: хан Узбек разрешил Кончаке перед свадьбой с Юрием Даниловичем принять православие.
Князь Михаил не мог одобрить такой внешнеполитической линии своего младшего родственника, однако и тягаться за титул «великого князя» с зятем самого главного ордынского правителя не решился. А потому уступил титул Юрию и удалился в свою вотчину, центром которой была Тверь. В итоге можно констатировать, что использование в отношении Михаила Тверского в «Энциклопедии Саратовского края» титула «великий князь» не вполне корректно. Михаил вполне бы мог быть «великим князем», но добровольно отказался от титула в пользу Юрия Московского. Следует отметить, что оба конкурирующих князя состояли в родственных отношениях. Если верить Георгию Федотову, Михаил Тверской был дядей Юрия Даниловича. А по сведениям саратовских «энциклопедистов», Михаил и Юрий – двоюродные братья.
Однако московский родственник, ставший «великим князем», оказался существом неблагодарным. Через некоторое время он при поддержке татарского войска под предводительством военачальника Кагадыя вторгается в удельное Тверское княжество.
Тверской князь Михаил посчитал такое поведение московского князя нарушением прежних договоренностей и со своим войском выступил против непрошеных гостей. «Но в мою опришнину не вступайся» – так в житии Святого Михаила трактуется мотив, определявший поведение благоверного князя. То есть Михаил Тверской ведет себя как банальный средневековый удельный феодал, не признающий власти над своей вотчиной «великого князя». В итоге Михаил во главе тверского войска одерживает убедительную победу. Вторжение отбито. Совместное московско-татарское войско частично разбито, частично взято в плен. При этом в плен к тверянам попадает и Кончака – молодая жена князя Юрия Даниловича. В плену Кончака скоропостижно умирает. После чего князь Юрий Московский обвиняет князя Михаила Тверского в отравлении своей супруги. Обвинение доходит до хана Узбека, который также желает найти виновного (или виновных) в смерти сестры и примерно наказать убийц.
В итоге возникает серьезный политический кризис, чреватый глобальным вторжением карательного войска ордынцев в Тверское княжество и, соответственно, печальными последствиями для его жителей. Прекрасно это осознавая, тверской князь Михаил не желает допускать подобного развития событий. Он пытается разрешить возникший кризис дипломатическим путем, невзирая даже на риск заплатить за это собственной жизнью. Чтобы оградить своих подданных от надвигающегося татарского нашествия, князь Михаил Тверской лично отправляется в ставку Узбека, готовый предстать перед ханским судом. Как пишет Георгий Федотов, «князя отговаривают от опасного пути, но он отвечает: «Видите, чада мои, якоже не требует царь вас, детей моих, и ни иного которого, разве меня, но моя главы хочет. Аще бо аз уклонюсь, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан в избиении будут; аще ли после того умрети же ми есть, то лучше ми есть положиши душу свою за многие души».
Финал трагической судьбы Михаила Ярославича Тверского, разыгравшийся в ставке ордынского хана, также довольно подробно описывается в книге «Святые Древней Руси»:
«Тягчайшее унижение он переживает, когда враг его Кавгадый, поставив его на коленях, в колодке, издевается над ним на площади, в присутствии множества народа: «И оттоле бяши очи его полны слез». Уже готовясь к смерти и причастившись, он отказывается от бегства, которое предлагают ему верные бояре. (…)
Его убивают в палатке люди князя Юрия. «Романец» ножом вырезает его сердце. Сам Кавгадый не выдерживает и советует московскому князю прикрыть наготу убитого дяди.
Как над Михаилом Черниговским, знамения совершаются над телом мученика, которое перевозят в Тверь и там находят «неистлевшим».
«Ну и при чем же здесь Саратов?» – спросит удивленный читатель. Вместо ответа на этот вопрос предлагаю проследить ход мысли «энциклопедистов-канонизаторов», для чего приведу цитату из совместной статьи Александра Яковлева, Валерия Теплова и Максима Плякина:
«Не желая междоусобицы, св. Михаил добровольно передал великое княжение Юрию, но тот, оклеветав св. Михаила перед ханом Узбеком, лишил тверского князя его наследственного удела. Вызванный в ставку Узбека якобы для объяснений, св. Михаил «прияв муки тяжкие», был убит 22.11.1318 г., когда ставка находилась на Увеке, близ современного Саратова. На месте гибели св. Михаила был построен мужской монастырь, позднее известный как Четырехсвятский, ныне не существующий. Как реликвия, до ХIХ века хранилась в Саратове плита, под которой был погребен на Увеке св. Михаил до 1320 г., когда его мощи были перевезены в Тверь». («Энциклопедия Саратовского края», 2002. с. 670.)
Как видим, повествование по ряду важных пунктов не вполне соответствует классическому житию знаменитого русского святого, а само изложенное выше вкратце житие – историческим фактам.
Пожалуй, начать следует хотя бы с того, что князь Михаил Тверской был убит отнюдь не за веру. То есть не за то, что являлся православным, а татары склоняли его отказаться от веры предков. Если оперировать современной политической терминологией, Михаил Тверской был казнен как государственный преступник-сепаратист, поднявший мятеж и выступивший с оружием в руках против Великого Московского князя. Обвинение в государственном преступлении дополнялось обвинением в злодейском тайном убийстве пленной женщины, к тому же – православной христианки и жены Великого Московского князя Юрия.
Если отбросить церковные байки о «святости» и судить объективно, именно Михаил Тверской был главным виновником описанного выше политического кризиса. Потерпев политическое поражение в борьбе за титул великого князя, Михаил удалился в Тверь и отказался признавать свою вассальную зависимость от Москвы и платить дань. При этом Михаил был прекрасно осведомлен, что хан Узбек отменил институт баскачества, предоставив право взимания дани с вассальных князей великому князю. По большому счету, данное решение Узбека политически было выгодно не только татарам, но и русским. Татары переставали восприниматься как иноземные завоеватели, обиравшие русский народ. Это снимало политическое напряжение в обществе, уменьшало риск народных восстаний против завоевателей и, соответственно, необходимость их подавления. При этом узаконенная передача основных «налоговых рычагов» в руки Великого Московского князя закладывала экономические основы для создания единого централизованного русского государства.
В рассматриваемой нами ситуации Михаил Тверской не подчинился ни реформаторским усилиям хана Узбека, ни мытарским потугам московского князя Юрия Даниловича. В результате Узбек предоставил Юрию татарское войско во главе с Кавгадыем для усмирения непокорной Твери. Все закончилось вооруженным столкновением и множеством смертей. Во все времена такое тяжкое преступление, как правило, каралось смертью. И тверской князь не стал исключением.
При этом важно отметить, что приводили в исполнение смертный приговор в отношении Михаила Тверского отнюдь не татары. Как пишет Георгий Федотов, «его убивают в палатке люди князя Юрия. «Романец» ножом вырезает его сердце. Сам Кавгадый не выдерживает и советует московскому князю прикрыть наготу убитого дяди».
Второе серьезное несоответствие исторической правде, присутствующее в «энциклопедическом тексте» иерея Максима Плякина и Ко, состоит в утверждении, что Юрий Московский не только оклеветал св. Михаила перед ханом Узбеком, но и лишил тверского князя его наследственного удела. Однако исторические источники достоверно свидетельствуют, что и после смерти Святого Михаила Тверское княжество, возглавляемое его сыном Александром, продолжало существовать автономно от Москвы. При этом пресловутый «тверской сепаратизм» еще не раз принимал формы вооруженного восстания. Как сообщает Википедия, сын Михаила Александр, княживший в Твери, возобновил борьбу с московским князем Иваном Калитой, приняв в 1327 году участие в народном восстании, в котором тверичи убили ордынского посла Чол-хана (Щелкана, Шевкала) и всю его свиту. Узбек очень разгневался, узнав об убийстве Чол-хана, и послал за московским князем. По другим сведениям, Калита поехал в Орду сам, торопясь воспользоваться тверским происшествием. Узбек выдал ему ярлык и 50 000 войска. В 1327 году Иван Калита вместе с татарскими и суздальскими отрядами разгромил тверское войско, жестоко подавил антиордынское восстание и опустошил Тверское княжество. Александр Тверской, спасаясь от гнева Узбека, бежал в Литву. В 1337 году он сам явился к Узбеку и просил помилования. Узбеку понравилась мужественная речь князя, и он его простил. Но 29 октября 1339 года, по наущению Калиты, Александр с сыном Федором были казнены Узбеком мучительной смертью.
Но это все глобальные, общеисторические огрехи, проявившиеся в статье саратовских «канонизаторов». Теперь давайте посмотрим, насколько корректна их «привязка» древнерусского святого к нашему краю. Начнем хотя бы с места гибели князя Михаила. На мой взгляд, нет никаких исторических доказательств, что убийство Михаила Тверского произошло в Увеке. Как известно, в царствование Узбека в Золотой Орде появилась новая столица – Сарай аль-Джедид («Новый Дворец»). Этот город находился примерно в 15- километрах вверх по Волге от Астрахани, то есть на середине пути между современными Астраханью и Волгоградом. Так что финал трагедии с убийством Михаила Тверского вполне мог разыграться и в Сарае аль-Джедиде.
Правда, «энциклопедисты» приводят вроде бы железный аргумент в подтверждение своей версии – они пишут о персональной надгробной плите, под которой вплоть до 1320 года был захоронен Святой благоверный князь Михаил Тверской. Получается, что «нетленные мощи» Святого Михаила, прежде чем попасть в родную Тверь, около двух лет пролежали на Увеке. А на могиле человека, который был казнен по обвинению в государственной измене и отравлении родной сестры ордынского хана, якобы была даже установлена каменная надгробная плита. И эта плита вплоть до ХIХ века хранилась где-то в Саратове. Способны ли вы поверить в подобное? Лично я – нет! Да и руководство Саратовской митрополии, похоже, солидарно с моим скепсисом. Во всяком случае, после публикации в «Энциклопедии Саратовского края» я не сталкивался с иными попытками записать Михаила Тверского в патерик саратовских святых.
Попытки увязать существовавший на Увеке православный монастырь с местом гибели Святого Михаила Тверского также представляются мне весьма сомнительными. Во-первых, сегодня точно неизвестно, существовал ли мужской Четырехсвятский православный монастырь в районе Увека или нет. Единого мнения на этот счет в местных краеведческих источниках нет. Но даже если такой монастырь действительно существовал, то, как утверждают авторы этих источников, он дотла сгорел в 1695 году, после чего место дислокации данного монастыря было перенесено непосредственно в Саратов, в район Глебучева оврага (см. статью Бреусова в журнале «Волга» №11-12 за 1998 год). Стало быть, место постройки монастыря тогдашние священнослужители выбирали произвольно. И оно никак не связано с местом убийства благоверного князя Михаила Тверского.
Преподобный Вавила-пещерник и его неправославные чудеса
Помимо Святого Михаила Тверского, в статье «Подвижники дореволюционного периода» из «Энциклопедии Саратовского края» перечислены еще 6 персоналий. Среди них пятеро – это реальные люди. Один, фигурирующий под оперативным псевдонимом «Преподобный Вавила, пещерник», – персонаж вымышленный, мифический. Его рождение и появление на страницах претендующей на научность «Энциклопедии Саратовского края» – плод совместных усилий «околоцерковной общественности», желающей обзавестись местным объектом православного поклонения, и содействующей ей в этом начинании клиентелы местного УФСБ. Справедливости ради следует отметить, что идеологическая спецоперация с условным названием «Вавилов Дол – обретенная святыня», в которой приняли активное участие и трое «братьев», оказалась довольно успешной.
Мифическое существо, которому волею бывшего иподиакона Яковлева, нынешнего иерея Плякина и примкнувшего к ним верстальщика Теплова уготована участь занять второе место в перечне саратовских святых дореволюционного периода, прозывалось «Преподобным Вавилой, пещерником». А статья в «Энциклопедии Саратовского края» с описанием жития «Преподобного Вавилы, пещерника» превосходит предшествующую ей статью о Святом преподобном князе Михаиле Тверском примерно вдвое. Сенсация, что такого человека в реальности никогда не существовало. С таким же успехом авторы и редакторы «Энциклопедии » могли бы поместить в своем издании статьи о преподобном Карабасе-Барабасе или праведном Бармалее и начать борьбу за включение этих виртуальных персон в пантеон «местночтимых святых».
Имеет смысл привести здесь упомянутую статью:
«Преподобный Вавила жил в ХVIII в. и до своего обращения к Богу был разбойником. Он был атаманом разбойничьей шайки, обосновавшейся в царство императора Петра I в обширном глухом лесу по течению реки Малый Иргиз. Разбойники грабили без разбору и торговых людей, и местных крестьян. Дерзость и масштаб их деяний вынудили власти направить в те края войска, и лишь с их помощью удалось разгромить разбойное логово и схватить атамана. По приговору суда Вавила был ослеплен, «чтобы не видел он больше ни дорог, ни проезжих людей», и отпущен с миром. Лес же тот, где жили разбойники, с дозволения губернатора, был предан огню. Но сердца разбойника, потерявшего телесные очи, коснулась благодать Божия: он ушел странничать по святым местам, принося Господу покаяние за свои грехи, а под старость, уже иноком, вернулся в те места, где когда-то разбойничал. Он поселился в лесу в междуречье Малого Иргиза и Чернавки, в 30 или 40 верстах от села Горелый Гай, основанного на пепелище того леса, что когда-то давал ему убежище (ныне – в Ивантеевском районе Саратовской области). Согласно преданию, ослепившие Вавилу солдаты бросили его в лесу наедине с дикими зверями и лесным пожаром, и он, спасаясь от огня, вышел на место своих будущих подвигов. В овраге, близ струившегося по его дну ручейка, Вавила вырыл себе пещеру и оставшуюся жизнь посвятил покаянию, плачу, молитвенным и аскетическим подвигам. Прослышав об отшельнике, к нему стали стекаться искатели строгой жизни. Так, постепенно, возник пещерный монастырь. По преданию, еще Вавила заложил пещерный храм, в котором совершались богослужения для пещерножителей, соединенный потаенными ходами с катакомбами монастыря. Вавилу, вскоре отошедшего к Богу, погребли вне пещер, а вся эта местность получила название Вавилова Дола. Здесь в ХХ в. насельники возобновленного монастыря примут мученическую смерть во имя Божие. Два столетия монастырь Вавилы пребывал как бы в запустении: сохранялась ли там иноческая жизнь, неизвестно. Но могилу самого Вавилы Господь явно прославил чудесами: на ней неоднократно видели небесный свет, слышалось пение невидимого хора, а земля с могилы помогала даже неизлечимо больным. Бывало, пришедшие в Вавилов Дол паломники, набирая себе земли, превращали могилу в подобие ямы, и тогда Господь являл чудо: за ночь могильный холм, никем не насыпаемый, принимал прежний вид». («Энциклопедия Саратовского края», 2002. с. 670-671.)
Давайте попытаемся осмыслить изложенное. Для анализа можно использовать, как минимум, два подхода: научно-исторический и теологический. Начнем с исторического.
Если верить авторам «Энциклопедии», преподобный Вавила разбойничал, а затем вел праведную жизнь монаха в эпоху Петра Великого на территории нынешнего Ивантеевского района Саратовской области. В начале ХVIII века местность эта относилась к так называемым киргиз-кайсацким степям, на которую суверенитет Российской империи распространялся весьма условно. В ту пору здесь не было ни серьезных торговых путей, ни крестьянских поселений, где могли бы поживиться и найти пропитание разбойники. Первые серьезные поселения здесь появились в конце ХVIII – начале ХIХ веков. 4 декабря 1762 года был издан манифест Екатерины II, позволявший старообрядцам свободно возвращаться в Россию и селиться в левобережье Волги. Императрица повелевала передать раскольникам громадный земельный надел в 70 тысяч десятин, расположенный в пойме реки Иргиз. Спустя некоторое время здесь поселилось около 120 старообрядческих семейств. Вокруг мест, где останавливались поселенцы, возникали новые села – Криволучье, Балаково, Каменка, Мечетное (ныне город Пугачев). Неподалеку от таких поселений стали появляться старообрядческие скиты, которые со временем превратились в цветущие монастыри. На территории Балаковского района, неподалеку от села Криволучье, возникла обитель, основанная переселившимся из Польши монахом Авраамием, являвшимся изначально крестьянином Казанской губернии. Позднее эта обитель разрослась и превратилась в Нижне-Воскресенский единоверческий монастырь. А неподалеку от слободы Мечетной вырос старообрядческий Иргизский Спасо-Преображенский монастырь.
Однако миграционного потока старообрядцев для заселения заволжских степей было явно недостаточно. Поэтому в эпоху Александра I начинается целенаправленное переселение казенных крестьян из центральных губерний России на пустующие государственные земли. Именно в первой четверти ХIХ века возникло большинство сел, и поныне существующих. Поэтому грабить местных крестьян Вавила не мог по причине физического отсутствия таковых на территории Ивантеевского района в петровскую эпоху. Что касается дорог и путешествующих по ним купцов, они здесь появились значительно позже. По свидетельству местного историка-краеведа Александра Лисицына, почтовый тракт и сопутствующая ему инфраструктура на промежутке между слободой Мечетной и Самарой стали создаваться при Павле I. В 1798 году здесь была заложена первая почтовая станция, получившая название Умечетная. Стало быть, и купцов преподобный Вавила грабить не мог ввиду отсутствия дорог в той местности в начале ХVIII века.
Нет никаких исторических доказательств, что на месте Вавилова Дола когда-либо существовал православный монастырь – ни пещерный, ни какой-либо иной. Этот печальный для руководства Саратовской митрополии исторический факт сегодня вынуждены признавать даже ее клирики. В частности, протоиерей Михаил Воробьев в книге «Вавилов Дол. Сокрытая святыня», выпущенной в 2011 году издательством Саратовской епархии, с сожалением констатирует:
«Легенда говорит о Никольском монастыре, якобы существовавшем здесь с незапамятных времен и основанном раскаявшимся разбойником по имени Вавила. Между тем «Справочная книга Самарской епархии» ничего не сообщает о какой-либо обители в окрестностях села Ивантеевка». (Воробьев М. Вавилов Дол. Сокрытая святыня, 2011. с. 3-4.)
Подобное утверждение отца Михаила с полным основанием можно считать гражданским подвигом. Дело в том, что за год до появления книги в том же издательстве вышел альбом «Саратовская епархия. История и современность». В нем изложена иная точка зрения по поводу ивантеевского монастыря. В частности, на стр. 52 утверждается: «В Вавиловом Доле до революции находился мужской монастырь, братия которого была расстреляна в годы гонений на Русскую Православную Церковь». Иными словами, провинциальный батюшка из Вольска фактически опроверг официальных епархиальных пропагандистов и вывел их на чистую воду. И далее, давая свою оценку якобы происходящим в Вавиловом Доле «чудесам», протоиерей Михаил Воробьев, также известный саратовский краевед, пишет:
«Церковная жизнь в саратовском Заволжье, безусловно, оживает. Однако умножается и пустосвятство как неизменный спутник подлинной святости. Средства массовой информации печатают сказочные истории о «яко граде Китеж» ушедшем под землю монастыре, о колокольном звоне, доносящемся из недр Вавилова Дола, который могут услышать только сподобившиеся особой благодати, о таинственном свете, пробивающемся из-под земли, о кельях-пещерах, которые открываются только перед избранными. Православная святыня под пером журналистов превращается в какое-то пушкинское Лукоморье; известный стих «там лес и дол видений полны» одна самарская газета без тени иронии относила к Вавилову Долу. И уже не одни православные паломники, но и поклонники «тайного знания» стали появляться на берегах святого ручья. Писатель Достоевский иронически писал, что в известном состоянии нетрудно увидеть «небо отверсто». Подключившись к космосу, «паломники в страну Востока» наблюдают открывающиеся двери подземных келий, видят таинственных старцев, которые ждут посвященных, чтобы передать им великие тайны.
Верующему человеку, который знает, каким крестным подвигом подтверждали свою веру мученики новейшего времени, очень больно слышать праздные рассуждения о мелькающих огоньках, являющихся старцах, растущем холме, из-под которого должна вот-вот пробиться монастырская церковь. Тому, кто знает, что такое подлинная молитва, совершенно невыносимо видеть деревья с навязанными на ветвях разноцветными лентами. Мифотворчество оскорбляет память святых, которые жили по закону евангельской веры, не отступая от нее даже перед лицом смерти». (Там же, с. 8-10.)
Мне, неверующему человеку, как и отцу Михаилу, очень неприятно читать про тот расцвет многообразных проявлений оголтелого обскурантизма, который последние 10-15 лет ассоциируется с Вавиловым Долом. И ощущать его в повседневной действительности. В молодости, когда я работал в Сибирском отделении академии наук в Иркутске, мне не раз доводилось видеть в тех краях повязанные на ветвях ленты и воткнутые в стволы деревьев монеты. Так местные буряты отмечали свои «священные места», принося дары якобы обитавшим там духам. Данный обряд представляется мне дошедшим до наших времен атавизмом некогда процветавших шаманских культов. К православию это не имеет ровным счетом никакого отношения, как и «целебная земля с могилы Святого Вавилы». Вообще, такая сакральная субстанция, как «могильная земля», – это из арсенала черной магии.
Однако я решительно не могу согласиться с обвинением журналистов в распространении и пропаганде мракобесия вокруг Вавилова Дола, о котором как бы походя говорит протоиерей Воробьев.
Если по существу, такой опытный священник, как отец Михаил, должен бы знать и понимать, что официальное церковное объявление «православной святыней» какого-либо географического места или природного объекта без наличия осязаемого святого, привязанного своими «подвигами» к месту или объекту, – самое настоящее язычество. А ведь именно это в Саратовской епархии и произошло с Вавиловым Долом. И что мимикрировавшее под православие язычество рано или поздно приобретет черты шаманизма и черной магии, вполне закономерно и предсказуемо.
Ну а если говорить о частностях, выше я уже доказал, что настоящими «первотворцами» обскурантистских «чудес» Вавилова Дола являются лица, тесно связанные с Саратовской епархией. В первую очередь это господа Яковлев, Теплов и Плякин. Как уже было сказано, Александр Яковлев был иподиаконом при Владыке Пимене и принимал участие в издании местного епархиального журнала. С тех пор прошло 20 лет, и Яковлева можно лишь условно считать журналистом. Если уж кто из перечисленной выше троицы и имеет моральное право так называться, так это верстальщик Валерий Теплов. Но поскольку публикации Валерия Владиславовича в последние годы попадаются мне лишь в епархиальных изданиях, я имею все основания считать этого человека сугубо «церковным журналистом».
Ну и, наконец, Максим Плякин, штатный священник Саратовской епархии. Никаким журналистом этот господин быть не может хотя бы в силу его основной профессии. Однако дело даже не в моем отношении к Максиму Евгеньевичу и его священническому сану, а в отношении епархиального руководства к агиографическим экзерсисам иерея Плякина. Оно не просто доброжелательное, но, можно даже сказать, поощрительное. Иначе как объяснить, что не так давно митрополит Лонгин наградил иерея Максима Плякина местной епархиальной наградой – медалью Спаса Нерукотворного? Стало быть, глава Саратовской митрополии очень сильно благоволит к агиографическим трудам и подвижничеству батюшки Максима. Ну а что труды и подвижничество порою очень сильно напоминают параноидальный бред, как в случае с «житием» преподобного Вавилы-пещерника, так это просто издержки профессии.
(продолжение следует)
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги:
