Альфред Кох комментирует бродячую в фейсбуке картинку с советским рублем и слоганом «Плохо жили?!», а я в очередной раз комментирую Коха.
То есть не комментирую, а так, использую в качестве информации для размышления.
Избыточно страстные вариации на темы советского дефицита. С некоторой даже колбасной ересью: каноническое дефицитоведение тридцать с ли...м лет сакрализовывало колбасу, которой якобы не было, а Кох вдруг впадает в хлыстовщину:
«Да … с ней, с колбасой. Была! Была (хоть не у всех и не везде). Но – пусть: была! Если вам так удобнее».
Но Кох с друзьями не колбасой единой: вожделели они еще итальянских фамилий в широком хождении: бертолуччи, коппола, пазолини...
И далее: «Но за чтение Солженицына – сажали в тюрьму. Да что – Солженицына! За распространение Библии сажали в тюрьму! Это как?»
Может, и сажали. Хотя, думаю, срокА за Солжа – процентов на 99 мифология. Не говоря о Библии. Имею детское воспоминание: был на похоронах старушки, примкнувшей, ближе к концу, к баптистам. Читали над гробом Библию. Я хорошо запомнил притчу о виноградаре. Год 1974-75-й.
А вот вспоминает Татьяна Никитична Толстая: «Так я, конечно, пристроилась к Союзу Писателей и еженедельно получала свою гречку, чай со слоном, банку рыбных консервов, зефир в шоколаде, полиэтиленовый кулечек развесного «Мишки на севере», и, в общем, каталась как сыр в масле, но уже в Лавке писателя на Кузнецком мосту выходил облом; я была всего лишь Член Семьи Покойного Писателя, жалкая маргинальная козявка, и хорошо помню, как мне отказались продать «Тараканище» Корнея Чуковского – кишка тонка, это не для вас девушка» (эссе «Желтые цветы», из книжки «Легкие миры»).
Надо полагать, подавляющее большинство советских граждан членами семей покойных писателей не были, маргинальными козявками тоже, и потому спокойно читали своим детям «Тараканище» пр., и сами на этом всем росли и крепли, не подозревая с каким страшенным корпоративным дефицитом имеют дело.
А у Василия Аксенова я встретил где-то сюжетец, как КГБ активно отслеживал цепочки антисоветских (отдельно – брежневских) анекдотов и категорически не приветствовал рассказчиков. Не то, чтобы совсем сажать, но на какие-то репрессии у Василия Павловича (и не у него одного) густо намекалось.
Опять же странность. На школьных переменах, в секциях, пионер- и спортлагерях анекдоты эти, между нами, мальчиками и девочками, ходили совершенно спокойно, кто-то из артистичных сверстников умел подделать и непобедимую брежневскую манеру речи, и брови изобразить, и родителям мы их взахлеб пересказывали, а родители – нам.
А в свое время появились и андроповские анекдоты, и черненковские, и горбачевские (там еще стишки и частушки пошли), правда, куда в меньшем количестве – ну так история этим ребятам и отмерила не столь щедро.
Большая историческая (да и эстетическая ошибка) – демонизация смешного и нелепого.
Вообще-то, я допускаю, что в Москве и Питере дефицит свирепствовал больше, чем, у нас, в маленьких городках (факты, однако, противоречат массово), а «охранка» трудилась ударней и настойчивей.
Тогда выходит, будто известная ситуация двух миров, драматический и чреватый раскол по линии «столицы – остальная Россия», по сути разнополярность и многовекторность, установился давно. Не сегодня и не вчера.
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги:
