29 Марта 2024, Пятница, 6:01 ВКонтакте Twitter

На Кольском рубеже

18/04/2016 16:22

В суете житейских будней все окружающее нас кажется мелким и ничтожным. Стычки с коллегами, шумный сосед, дети-оболтусы, жены, требующие денег, вечно ноющие родственники, растущие цены и капризы начальства – любая проблема возводится в абсолют. Никто ни на что не способен, страна летит в тартарары. Вот раньше было время, были люди, отстояли и защитили. А если теперь, не дай бог, то что?
Так, наверно, думали и они восемьдесят лет назад, обычные люди со своими заботами. Иногда ленивые, невоздержанные на язык, любящие выпить. Кто-то впахивал на заводе в ночную смену или в колхозе за трудодни, скрипя зубами, улыбался соседу-доносчику. Кто-то корпел над гроссбухами в конторе, чертил стенгазету плакатным пером, выступал на митингах и брал обязательства. И вдруг война.
Не сразу, но неизбежно пришло осознание того, что Победу придется ковать вот этими вот руками. Привыкнуть к тому, чего боялся, освоить то, чего не умел. Встать плечом к плечу с тем, кого презирал и ненавидел. И это они штурмовали Берлин и били немцев в Сталинграде. Других героев у страны не было и нет.
Невзгоды, как морскую пену, сдувают грязь с человеческой души, остается только чистое, настоящее. Но каждый сам для себя определяет тот рубеж, дальше которого некуда отступать.

Шрамы войны
Куда бы мы ни поехали в России, всюду ее следы. Утраченные памятники культуры Петергофа, Царского Села, Ливадии. Стертые с лица земли деревни, города, где после бомбежек не осталось ни одного довоенного здания. Следы оборонительных сооружений в лесах, степях, горах. Затопленные корабли на дне морей. Ржавые бочки от горючего, схроны боеприпасов, бухты ржавой проволоки. И всюду могилы – наши и немецкие, с именами и без имен. Как смертельная болезнь проникала она вглубь нашей страны, поражая орган за органом. Но были места, где войне почти не удалось сдвинуться с места. На ее пути встала суровая полярная природа, гранитные скалы и люди, такие же твердые, как гранит.
Далеко за полярным кругом, у границы с Норвегией, где река Кола впадает в Баренцево море, крепко стоял небольшой и совсем молодой город. Ему не было еще тридцати лет, как и большинству его защитников, он был еще мало известен, слава крупнейшего морского порта и города-героя еще не покрыла его имя. Несколько улочек с кирпичными и деревянными домами, рабочие бараки, порт и судоремонтный завод, железная дорога. Таков был Мурманск в 1941 году.
Со временем шире и шире открывались ворота в Арктику. Строились заводы, разрабатывались месторождения. Вдоль недавно передвинутой после Советско-финской войны границы заново обустраивались погранзаставы. В тундре, как установлено веками, паслись стада оленей, саамы охотились и ловили рыбу. Жизнь шла своим чередом, пока не обрушилась война.
Она пришла сюда на неделю позже, 29 июня. Немцы, собрав свои части в приграничном финском Петсамо – еще двадцать лет назад русской Печенге – замешкались, готовя силы для удара. И когда немецкий сапог топтал пшеничные поля Украины, сыпались бомбы на Киев, Львов и Минск, здесь, в заполярной тундре, стиснув зубы, еще только ждали врага. Как могли, укрепляли оборону, спешно перебрасывали орудия, личный состав. И план «Барбаросса», пока еще успешный в других местах, здесь впервые дал осечку.
Захватчиков ждали десантом с моря, но они пришли по суше. Штурмовые отряды горных егерей: опытных вояк, прошедших Крит и норвежский Нарвик, великолепно обученных и экипированных альпинистов, преодолели трудный путь по горам и болотам. Первым удар на себя приняли бойцы сотого погранотряда. На участке шестой заставы, вместе с пришедшей на усиление стрелковой ротой, их было всего 150 человек, и на каждого приходилось 13 фашистских головорезов. Смяв три погранзаставы и оборонявший этот участок фронта стрелковый полк, егеря пошли дальше на Мурманск, но каждый шаг давался нелегко и был щедро оплачен кровью.
С первых же недель операция «Полярная лиса» всеми лапами застряла в капканах ожесточенного сопротивления. За три дня, отведенные на захват Мурманска, враги продвинулись лишь на несколько десятков километров от границы. На пути встали советские войска, численностью и вооружением в разы уступавшие противнику, с плохой связью и без четкого плана действий. Но им удалось выстоять в голых скалах и тундре, теряя тысячи товарищей в кровавой мешанине атак и отступлений, злости, отчаяния и надежды на завтрашний день.
Долина холодной и быстрой реки Западная Лѝца стала рубежом, который враги преодолеть не смогли. «Долина смерти» прозвали ее на фронте, «Долина славы» называют ее сейчас. Десятки памятников и братских могил окаймляют ее берега, изрытые траншеями и воронками от взрывов. И те, чьи останки удается обнаружить сегодня, через много лет после жестоких боев, находят последний приют именно здесь, на мемориальном кладбище.
В сентябре сорок первого наступление на Мурманск захлебнулось, а то, что не удается захватить, придется уничтожить. Крупный порт, транспортный узел, обеспечивающий поставку оружия, людей и техники советским войскам, надо было сравнять землей. И люфтваффе старалось на совесть. Зажигательные и фугасные бомбы тысячами сыпались на заводы, жилые дома. От города осталось пепелище с торчащими печными трубами и одинокими уцелевшими строениями. Лишь Сталинград, пожалуй, пострадал от бомбежек больше, чем Мурманск.
До осени немцы не продвинулись далеко. К востоку – до берегов Титовки и Западной Лицы, к северу – до горного хребта Муста-Тунтури, за которым врезались в Баренцево море полуострова Средний и Рыбачий. Но на захваченной территории обосновались плотно, с чисто немецкой обстоятельностью и орднунгом. Инженерные войска взялись за возведение разветвленной системы укреплений, в горах и тундре началось строительство дорог, в том числе, канатных. Из тыла, со стороны Петсамо, потянулись тяжело груженные автоколонны и вереницы вьючных мулов. Война на Кольском вступала в основную фазу – затяжную, выматывающую обе стороны.

Предчувствие. 1941
Семёнов приподнялся, отбросил острый камень, как нож, пронзивший грудь, заворочался в наспех сложенной из валунов стрелковой ячейке. Чертово солнце даже ночью слепило как прожектором. Впереди темнел горный хребет, окаймленный сизой лентой дороги. Внизу, если приглядеться, виднелся вдрызг развороченный грузовик, разметанные взрывом тела: наша артиллерия хорошо поддержала два дня назад. Далеко справа, если повернуть голову, откроется рябое зеркало бухты, словно налитой ртутью. Но Семёнов не поворачивал голову. Все это: и дорога, и бухта в дымке под незаходящим полярным солнцем, и длинные черные тени от скал были сном, тяжелым, болезненным. Реальностью был лишь холодный металл пулемета и ветер, здесь, на высоте, пронизывающий насквозь.
Страха не было, ненависти тоже, только мучительно хотелось курить. Тело била мелкая дрожь, то ли от холода, то ли от смутного предчувствия. И все же голова была ясной, а движения точными, будто он вываживал леща, взявшего на крючок. Крупная рыба и мелкая рыбешка, зубатые щуки и старые плешивые сомы, они таятся в мутной зеленоватой воде, и для каждого надобна своя снасть, своя тактика.
Смерть могла прийти в любой момент: с воздуха, с моря или пешим строем со стороны Титовки. Но и она – только бред, начавшийся месяц назад по тревоге, такой нелепый, что не верилось до сих пор. Вот-вот, кажется, очнешься, и словно не было вражеских атак, промозглых ночевок под плащ-палаткой в стылой каменистой тундре, где так трудно, до кровавых мозолей, каждый день рыть окопы и могилы.
Ближе к утру его сменил Тарасюк, сонный, пропахший махоркой. Он дал Семёнову прикурить, удивленно уставился на его дрожащие пальцы.
- Ты зараз не лякайся, - просипел он, - сукины сыны свое получили, знову тут не сунутся. А сунутся – я бачив, березок у речки растет богато… Крестов на всих хватит.
Надо было спускаться вниз, укрыться шинелью и пару часов отдохнуть. Хотя зачем? И он, и Тарасюк, и остатки их роты были суть такие же закоченевшие тела, как те, у разбитого грузовика под горой. Но тем уже не нужно карабкаться по скалам в полной выкладке, мокнуть под дождем, коченеть от ветра, атаковать и отступать, теряя товарищей… И к нам тоже придет успокоение, со дня на день, а может, с часа на час.
Семёнов прилег в ложбинке, глядя в светлое беззвездное небо. Ветер сюда не проникал, гранит, нагретый круглосуточным солнцем, был почти теплый. И мысли приходили теплые, как женины ладони. Она с дочкой у тещи в Свердловске, далеко, куда враги не дойдут. Как бы ни ломились, все равно не дойдут, свернем им шею по дороге, не здесь, так под Москвой или где получится, факт.
Последний раз затянувшись, он вдавил окурок во влажный мох. Жадно напился дождевой воды, скопившейся в углублении валуна, провел мокрой ладонью по лицу. И что-то важное, подспудно не дававшее покоя, вдруг стало ясным, как день. Прав Тарасюк, много жизней тут положим, и мы, и они. Но свои мы продадим дорого.
Почему-то вспомнилось: вчера в скальной нише ребята устроили баню, стало быть, можно помыться, выжарить над огнем исподнее. И Савич, наверно, сейчас варит кашу, как всегда, по ночам, когда налетов нет.
Внезапно жутко захотелось есть, дрожь отпустила, а руки, грудь, лицо налились сухим целительным жаром. Прежде, чем сползти вниз по камням, он напоследок окинул взглядом горную гряду на горизонте и злобно сплюнул сквозь зубы.
Ничего, мы еще повоюем.

Застывший фронт
Блицкриг начался вроде бы успешно. Уже в первые дни горные егеря пробились к реке Титовке и одноименному поселку, недалеко от которого располагался укрепрайон, сооруженный совсем недавно, после Советско-финской войны. Еще толком не обустроенные доты без минных полей и проволочных заграждений были взяты молниеносно. Эвакуировать почти ничего не успели. Лагерь с казармами, мост, военные склады, медсанбат, грузовики, орудия, боеприпасы и даже танки, все, что не успели поджечь, пришлось оставить захватчикам.
Егеря действовали привычно, как на охоте. Намечали цель, быстро перебрасывали войска, слаженно и четко уничтожали ее. Отличное вооружение, техника, авиаразведка, а главное – опыт, были на их стороне. Каждый дот брали по отдельности, по амбразурам били из огнеметов, заживо сжигая обороняющихся. За отступающими советскими войсками гнались пикирующие бомбардировщики. Но хладнокровию быстро пришел конец после первых же собственных потерь.
За короткий успех пришлось заплатить неожиданно дорого. Сотни погибших остались на подступах к высотам после яростных схваток и в лагерях, накрытых советской артиллерией. В сопках полегла не одна разведгруппа, наткнувшаяся на русских. Налеты допотопных, но шустрых «У-2», половина бомб которых не разрывалась, много жертв не принесли, но нервировали ощутимо. Местность была едва проходима даже для специально обученных горных егерей и вьючного скота. Нагромождения скал перемежались болотами, озерами, зарослями мелкого, но густого березняка, дорог практически не было. Каждый километр такого пути стоил пяти, а то и десяти в других местах. До Мурманска оставались какие-то жалкие 50-60 километров, расстояние, над которым они бы посмеялись в Норвегии, но здесь оно было огромно.
К осени 1941-го изрядно потрепанные вторую и третью горнострелковые дивизии пришлось сменить на свежую шестую, что погоды, в общем-то, не сделало. Западная Лица на севере, как Волга на юге, стала тем рубежом, дальше которого русские не собирались отступать. И вот по обе стороны фронта войска заняли ключевые высоты, между опорными пунктами пролегли минные поля и заграждения. Начиналась затяжная позиционная война.
Сорвалась и попытка захватить полуострова Средний и Рыбачий, прикрывавшие с моря базы советского Северного флота в Кольском заливе. Сдать полуострова для наших войск означало собственными руками подарить немцам Баренцево море и Мурманск. Не смогли бы пройти с военными грузами наши транспорты, зато немецкие конвои, груженные боеприпасами, техникой, войсками, продовольствием спокойно бы следовали из Норвегии в незамерзающий порт Лиинахамари. А оттуда грузы поступали в Петсамо – базу всего мурманского направления для фашистов.
Впоследствии, несмотря на документальные свидетельства, отдельные «историки» пытались внедрить мысль, что немцы не очень-то и хотели брать полуострова. Лишь специально отрезали их от большой земли, чтобы не тратить силы и спокойно продолжать наступление. Но даже человеку, далекому от военной науки, очевидно, что это не так. Еще до войны на этой приграничной территории расположился целый советский гарнизон. Отсюда наши артиллеристы день и ночь обстреливали немецкие позиции, на охоту за вражескими конвоями выходили торпедные катера и подводные лодки, отправлялся на задания морской десант. Береговые батареи с полуострова Среднего топили проходящие транспорты немцев и их союзников. С аэродромов в Зубовке и Пумманках поднимались в небо самолеты. Надо было быть очень плохим стратегом, чтобы пойти на все это сознательно. У немцев просто не хватило сил.
Оставалось блокировать перешеек, связывающий полуострова с сушей, а потом бросить все ресурсы на захват Мурманска, ожидая, что после этого отрезанные от материка Рыбачий и Средний сдадутся сами. На горном хребте Муста-Тунтури зашумели компрессоры, загрохотали взрывы: по всем правилам фортификации возводились доты, дзоты, огневые точки, наблюдательные пункты, подземный госпиталь, система ходов сообщения. К передовым позициям была построена целая сеть дорог. Все это в целости и сохранности стоит до наших дней, как своеобразный музей под открытым небом. Ржавые остатки заграждений, стационарных огнеметов, осколки мин недвусмысленно дают понять: захватить все это, и даже просто пробраться сюда было практически невозможно.
Блиндажи и землянки на наших позициях давно обвалились, осыпались траншеи и ходы сообщения, а немецкие стоят, будто построены только вчера. Хоть сейчас восстанавливай внутреннюю отделку, маскировку и размещай личный состав. Наши бойцы, захватившие Муста-Тунтури в сорок четвертом, с возмущением вспоминали об электричестве, кафельной плитке, тюфяках на нарах, пайковых норвежских сардинах, кофе и прочей немыслимой роскоши, которой пользовались враги на передовой.
Условия, в которых приходилось жить и воевать нашим солдатам, не шли ни в какое сравнение. Даже самое необходимое доставлялось на отрезанные от большой земли полуострова с огромным трудом. Путь был один – морем, а немцы, занявшие южный берег Мотовского залива, были полны решимости никакие суда не пропускать. В-основном, снабжение возложили на небольшие моторные ботики, потопить которые было гораздо сложней, чем большие транспорты. Под огнем вражеских батарей они доставляли боеприпасы, личный состав, строительные материалы, продовольствие.
Авиационного прикрытия не было. В воздухе господствовали самолеты люфтваффе, нападавшие на суда, бомбившие советские позиции, ведущие воздушную разведку. Защищаться с земли от них было нечем – зениток не имелось.
За годы противостояния стороны ни на день не прекращали испытывать друг друга на прочность. Раз за разом войска шли на штурм, то захватывая, то снова уступая сопку за сопкой. Героизм был явлением массовым и обыденным. То, в реальность чего мы сегодня верим с трудом, совершалось каждый день.
Немцы обосновались на пологих южных склонах Муста-Тунтури, а на обрывистых северных примостилось наше боевое охранение. Между ним и нашими позициями – открытая широкая низина, через которую надо было доставлять подкрепление, боезапас и продовольствие, эвакуировать раненых. На виду у противника, под непрерывным огнем сновали туда-сюда подносчики, которых по аналогии с морскими судами прозвали «ботиками».
Выполнение таких задач означало практически верную смерть, поэтому часто эта участь выпадала бойцам из штрафбатов. За три ходки туда-сюда судимость снимали, хотя мало кому удавалось эти три ходки совершить. В полярную ночь было не намного легче: в небе постоянно висели вражеские осветительные ракеты.
Несмотря на неприступность немецких укреплений, наши разведчики прокрадывались сквозь минные поля и заграждения, поднимались на горные кручи и умудрялись добыть «языка». При этом не каждого пленного удавалось доставить живым, не говоря уж об огромных собственных потерях.
Береговые батареи полуострова Среднего с первых дней войны начали охоту за вражескими судами. Если поначалу в их распоряжении было всего лишь три устаревших 130-миллиметровых «Виккерса», какие использовались еще в первую мировую, то со временем сюда доставили 152-миллиметровые артустановки. Многое приходилось осваивать в процессе боя, но наши артиллеристы учились быстро. Шли на дно финские и немецкие транспорты, танкеры, входящие и выходящие из залива Петсамовуоно, доставали огнем даже порт Лиинахамари, мешая разгрузиться уцелевшим судам. Маленькая береговая батарея, которую, как сначала думали немцы, не стоило большого труда подавить, превратилась в серьезную проблему. Она затрудняла не только ввоз грузов и пополнения, но и вывоз никеля, добытого на месторождении близ Петсамо, крупнейшем в Европе. Немецкие оружейные заводы могли остаться без никеля для легирования стали, а это уже угроза исходу всей войны.
И немцы зверели. Закипело строительство на мысах, прикрывающих вход в Петсамвуоно, и в его глубине. Для работ были согнано больше количество военнопленных, включая специалистов инженерного дела. Измученные строители гибли сотнями, ослабевших расстреливали. Тела сваливали в какое-нибудь болото или топили в заливе, а для пополнения спешно подвозился новый «материал». В итоге к 1944-му году, когда советские войска пошли на штурм, на мысах Ристиниеми, Нумерониеми, Крестовом и Девкином действовала целая система сверхмощных крупнокалиберных батарей.
Из всего этого 150-ти и даже 210-миллиметрового добра немцы несколько лет регулярно перепахивали позиции наших береговых батарей на Среднем. Это не считая постоянных бомбежек. Но даже во время обстрелов и налетов наши артиллеристы не прекращали работу. А уже потом, во время затишья, разбирали заваленные орудийные дворики, приводили в порядок орудия, хоронили погибших.
В качестве контрольного удара в районе Лиинахамари немцы готовились ввести в строй батарею с еще более мощными, 305-миллиметровыми орудиями. Но, к счастью, достроить не успели. Осенью 1944-го Лиинахамари был взят советскими войсками, к тому времени были готовы только основания – гигантские бетонные кольца. Они стоят по сей день, на вид новехонькие, будто недавно сняли опалубку, и стали местной достопримечательностью, вызывая массу вопросов своим загадочным предназначением.
Итак, полуострова не просто не сдавались, но продолжали наносить ущерб врагу. К тому же оттягивали на себя весомую часть сил противника, не давая перебросить их в район Западной Лицы на прорыв к Мурманску. Шестой горнострелковой дивизии, которую ждали для усиления на Кавказе, так и не удалось туда уйти. Фронт застыл, почти не двигаясь, упершись одним краем в Баренцево море, другим – теряясь в бескрайней тундре.
За три года почти каждая сопка и озеро между финской границей и Западной Лицей были настолько изучены немцами, что получили от них вторые названия. Гора Голова партизана, Птичий холм, озеро Колбаса, Чертово ущелье. Так было удобней ориентироваться, а может, они уже считали эту землю своей.
И все же крупповская броня противника дала трещину. Не сразу, постепенно уравнялись силы. Если в начале войны советские войска на Кольском были почти беззащитны перед авиацией противника, то теперь небо прикрыли зенитки, а на подготовленные аэродромы садились все новые эскадрильи. Немцы уже не могли свободно вести воздушную разведку и безнаказанно бомбить наши позиции, атаковать суда. Хотя вышибить их с хорошо укрепленных позиций среди сопок, озер и фьордов было все еще непросто.
Решающий перелом произошел зимой 1943-го, причем, далеко отсюда – на Волге. Уничтожение целой немецкой армии под Сталинградом произвело тягостное впечатление на засевших в снегах горных стрелков. Страх быть отрезанным и уничтоженным, может, и не проявлялся внешне, но в глубине души имел место быть даже у высшего командования. Неспроста была построена дорога на норвежский Киркенес, по которой, в случае угрозы окружения, можно было отвести войска.
Наши силы, наоборот, укрепились, у противника уже не было явного преимущества в технике и вооружении. И вот, в октябре 1944-го, наши войска пошли на прорыв. Главными целями стали аэродром в финском Луостари – «осиное гнездо» вражеской авиации – и район Петсамо, где сосредоточились основные силы противника.
Удар был ошеломляющим для немцев. Всего за неделю наши войска оттеснили врага с Западной Лицы, перерезали важнейшие дороги, захватили аэродром. Десантники, наступая с моря, взобрались по отвесным скалам Муста-Тунтури, выбив, наконец, с них врага. Под шквальным артогнем в залив Петсамовуоно прорвались торпедные катера, высадив десант в Лиинахамари. Был захвачен порт, навеки замолчали вражеские батареи, охранявшие залив.
Разметав вражеские войска, русские танки ворвались в Петсамо, где взору бойцов предстали аккуратные ряды березовых крестов корпусного кладбища егерей. В то время как павшие советские бойцы покоились в наспех вырытых могилах, разбросанных по тундре, а многие так и остались лежать на месте гибели, без крестов и без имен. Гусеницами танков кладбище сровняли с землей. А еще через неделю советские войска вышли на границу СССР и освободили район никелевых разработок.
Опасаясь попасть в окружение и повторить судьбу армии Паулюса, горно-егерские войска удирали в Норвегию по заранее построенной дороге, а наши - шли за ними по пятам.

Предчувствие. 1944
- Майер! – визгливо выкрикнул ефрейтор.
Макс взял письмо и побрел наружу, от многих лет казарменной жизни без личного пространства его давно тошнило, а этот вонючий каменный мешок в горах доконал. Дышать одним воздухом с толпой привычных, даже родных, но до смерти надоевших людей, жующих, храпящих, - просто каторга.
В лицо ударил порыв ветра, штормило третий день, море у подножия сопок ходило ходуном. Сырое, промозглое лето. Но лучше, чем зима, когда все окутывал мрак, как в Дантовом аду. «Я там, где свет немотствует всегда, и словно воет глубина морская, когда двух вихрей злобствует вражда…»
- Нойман! Раух! – надрывался за спиной визгливый голос.
«То адский ветер, отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной мглы и мучит их, крутя и истязая…» Да, это про нас.
Он побрел по траншее, читая на ходу. Под коваными ботинками гремели гильзы. Прокатилось шипение, бухнул разрыв – гаубицы противника возобновили обстрел. Первые снаряды не причиняли вреда батарее, перелетая сопку и разрываясь где-то внизу, близ дороги. Но русские не были бы русскими, если бы не продолжали назойливо лупить по выбранной цели. Они и шли в атаку так же – бессмысленно, не обращая внимания на встречный огонь. Фанатики, азиатская орда. Стоит ли эта чертова тундра того, чтоб драться за каждый клочок с таким остервенением?
Сквозь грохот донеслись крики - среднее орудие разбито. Над головой загудело, раздался треск очередей – два «Фокке-Вульфа» гонялись за русским корректировщиком. Сейчас ввяжутся истребители противника, и в небе завертится карусель, как часто в последние дни. А ведь еще год назад самолетов у русских почти не было.
А что будет еще через год? Ничего. Если не сменят, то еще одну зиму нам не пережить. К морозам давно привыкли, но холод шел изнутри. Там, в глубине, что-то перегорело, порвалось, сердце стучало вхолостую, не управляя бесполезным набором человеческих деталей. Война неплохо шла по накатанной, но было ясно, что инерция на исходе.
Когда все поняли, что до Мурманска не дойти, никто еще не сомневался в победе и возвращении домой. Потом привыкли к мысли, что победа будет не скорой. Шли дни, сводки с фронтов становились сдержанней, волной проходили мрачные слухи. Теперь даже идиоты понимали, что мы больше не охотники, а дичь. Русские все чаще бродят по флангам, в море шмыгают транспорты и торпедные катера. Там, на полуострове, бурлит какое-то адское варево, и вот-вот выплеснется нам на головы.
Все думают о том же, только вслух не говорят. Да и кому такое расскажешь? Франц бы понял, он умел запустить мотор и в грузовике, и в человеке, травил анекдоты так же лихо, как крутил баранку. Увы, на той чертовой реке, зимой сорок второго, отряд майора Михайлова со своими лыжниками и оленьими упряжками налетел с фланга, сделал свое дело и растворился в снегах. После чего корпусное кладбище в Парккина приняло еще десятка два постояльцев. Бедняга Франц, в последний свой рейс в тыл ему пришлось отправиться в качестве груза.
Ему, в общем, еще повезло. Не довелось попасть к эскулапам, каждый день выносящим из лазарета отрезанные конечности. Не пришлось орать на операционном столе, пока чья-то рука пилит кость или копается в кишках в поисках осколка. И, в конце концов, все равно испустить дух от гангрены или потери крови.
Грохнуло совсем рядом. Макс упал на дно траншеи, даже не успев испугаться, бруствер принял осколки на себя. Укрепления строились на совесть, по всем инженерным правилам. Порядок, боевой опыт, снабжение, передовые технологии - вот что главное на войне. А что против этого есть у иванов? Только глупый фанатизм.
«Ну нет, - усмехнулся он своим нелепым страхам, - Так просто им нас не достать».
Разрыва прямого попадания он уже не слышал. Земля и небо поменялись местами, на секунду перед глазами встала обсаженная деревьями дорога в окрестностях Граца, по которой они с классом ездили на велосипедах на пикники. Помчалась вперед – быстрей, быстрей - и растворилась в красном тумане.

Зов павших
Все дальше мы уходим от военных лет, отсчитывая юбилеи: 60 лет Победы, 65, 70… Уходят наши деды и прадеды, участники и свидетели тех событий. Но незримый фронт и сегодня разделяет многих. На тех, кто помнит, и тех, кому все равно. На тех, кто сделал выводы, и тех, кто живет, не думая.
Каждую осень в «Долине славы» гремит ружейный салют, и десятки гробов с найденными останками советских бойцов опускаются в братскую могилу. На будущий год, как только позволит погода, вновь уходят в сопки поисковики, вооружившись картами боев, фотографиями и воспоминаниями, архивными документами – всем, что может дать хоть малую зацепку. Школьники, студенты, взрослые ищут и находят, воздают почести, ставят и обновляют обелиски в местах сражений. Работы у них на годы вперед на этих пропитанных кровью, иссеченных взрывами камнях.
По традиции, к этим обелискам приносят найденные свидетельства войны: хвостовики минометных мин, осколки авиабомб, гильзы, целые патроны, гранаты, истлевшие каски, ботинки… Высшая цель и заслуга поисковиков – восстановить утраченные страницы истории. В деталях напомнить забытые бои, установить имена солдат и офицеров, найти их ныне живущих родственников, передать им боевые награды и бесценные сведения о том, как сражался и погиб их отец, дед или прадед. Зачем им это надо, они и сами часто не могут объяснить. Какая-то неведомая сила отрывает их от житейских дел и гонит на места былых сражений. Иногда они слышат, что их словно кто-то зовет. Может и так. Неспроста же они находят то, что найти уже невозможно.
Есть и другие, для которых куда большую ценность имеют найденные остатки амуниции, личные вещи, оружие, награды, черные и цветные металлы. Ценность в прямом смысле, поскольку все это можно продать. Но если с мародерами все более-менее ясно, то кто покупатели?
Многие называют себя коллекционерами, говорят, что эти вещи имеют историческую ценность. Но давайте себе не врать – далеко не все. Какую историческую ценность могут иметь пузырьки от одеколона, винные бутылки, зубные щетки и прочий хлам? Единственная их «ценность» в том, что когда-то ими пользовались какие-то безвестные гитлеровцы. Зачем потомки победителей коллекционируют это барахло?
И ведь не поймешь, кого осуждать, а кем гордиться. Ну, купил некий Вася немецкий орден на электронном аукционе, заподозришь ты его в симпатии к фашистам. А у него интерес чисто исторический, оба деда погибли на фронте, и он тебе глотку порвет за подобные мысли. А может, наоборот, дома на стене висит егерская форма, которую он надевает в часы досуга. Вроде безобидное занятие, но поди улови тот момент, когда форма начинает влиять на содержание.
Давно проржавели лишенные стволов немецкие орудия на скалах, беззубо щерятся в сторону моря амбразуры торпедных аппаратов. Уже не первое поколение диггеров осваивает вырубленные в скалах многочисленные бункеры и подземные ходы. Врастают в землю старые доты, осыпаются от времени окопы. По построенным захватчиками дорогам ездят охотники и рыбаки.
Живет и трудится Мурманск, похожий на любой северный порт: хмурое небо, крики чаек, свинцовые волны у причала. На площади «Пять углов» встречаются ветра и влюбленные парочки. Гордо подняв голову, оглядывает Кольский залив «мурманский Алеша» - тридцатиметровый бетонный солдат. Мимо него снуют корабли.
В прибрежных водах Рыбачьего, которые в войну бороздили торпедные катера, мирно болтаются плавучие фермы по выращиванию лосося. Нет-нет да и всплывет из изумрудной глубины сонная атомная подлодка погреть под скудным северным солнышком черные бока. Своими ракетами она может накрыть пол-Европы, не сходя с места, а потому береговая артиллерия уже не нужна. Заброшенные орудия и гарнизонные городки интересуют только редких туристов.
Так и не успели сделать музей под открытым небом из уцелевших наших и немецких укреплений. Теперь уже поздно. Все, что можно, раскопали и увезли. Остался голый камень и цемент.
От Мурманска в Норвегию тянется новая трасса – благополучный фасад современной России. Идеальный асфальт, электронные информационные табло. По ней норвежцы приезжают к нам за водкой, а мы к ним – за всем остальным. Но стоит с нее свернуть, как упрешься в Россию привычную, с убитыми дорогами и депрессивными поселками.
Едва влачит существование порт Лиинахамари. Таков удел населенных пунктов со стратегически важным расположением – в военное время они нужны всем, а в мирное – никому.
Война закончилась. Настолько, что на корпусном кладбище в Печенге воздвигли мемориал горным егерям. Хоть его и стыдливо обнесли стеной, само его существование так же оскорбительно, как если бы в Сталинграде поставили мемориал армии Паулюса. В оправдание говорят, что перед строительством спрашивали мнение наших ветеранов, и они не возражали. Может и так. Они с теми егерями смотрели друг на друга в прицел и заслужили право прощать. Но мы-то, их потомки, такого права не заслужили.
А может быть, так и надо? Памятники нашему беспамятству тоже надо ставить. И класть к их подножию ржавые клочья искореженного металла. Вместо цветов.

Предчувствие. 2014
- Готово?
- Готово…
- Давай!
Сапер, сидевший на корточках у разложенных боеприпасов, походил на торговца за прилавком с огурцами и баклажанами. Бросив последний взгляд на проржавевшие минометные мины, ребристые рубашки гранат, тубусы с порохом, разнокалиберные снаряды, они взобрались по склону и залегли поодаль в скалах. Взрыв, взметнувшийся в небо пепельный столб дыма – и кончено.
- Ну вот, - Серега отряхнул руки, - доделаем памятный знак, и всё на сегодня.
Ребята отправились выгружать из машины гранитную плиту, мешок с цементом, подбирать подходящие валуны, но Павел не двинулся с места.
- Я еще посмотрю, раз приехали, - смущенно предложил он.
Повисла пауза. Под взглядами приятелей он неловко топтался на камне, но глаза не опустил. Серега принял решение, как всегда, словно обрубив.
- Опять твой солдат? Зря время теряешь. Ладно, к пяти чтоб вернулся. И чтоб мы тебя не искали, как прошлый раз, понял? Пошли.
Высоту на повороте дороги, там, где берег резко обрывался в бурную реку, и догнивали остатки немецкого моста, Павел облазил уже всю. Ну, почти всю. Сначала искал бессистемно, бродил по склонам, чувствуя – вот-вот… На другое лето стал умней, поделил высоту на сектора. Каждый обходил сначала вверх по склону, потом вниз: при разных углах зрения камни выглядели по-другому. Пока без результата. Но ведь должен же он быть здесь, на этой высоте!
Он вытащил из кармана потрепанную книгу, бросил взгляд на титульный лист. Худосочный оберст с крючковатым носом, на торчащих ушах - кепи с цинковым эдельвейсом. Пролистав страницы, нашел то самое фото: по пояс в свежевыкопанной яме стоял советский боец. Расхристанный, без ремня и головного убора, ссадина на скуле. Несмотря на то, что стоял он гораздо ниже фотографа, боец смотрел в камеру свысока. Губы кривились в презрительной усмешке. А на заднем плане было самое важное. Большой угловатый валун с отколотым краем и рядом другой, приметный, в форме собачьей головы.
Южный склон был пологим, плоские каменные уступы поднимались до самой вершины. У болотистых лужиц дозревала морошка. Кое-где в расщелинах еще торчали деревянные вехи. Непохоже, чтобы здесь, но надо проверить до конца.
Время от времени сверяясь с фотографией, Павел побрел вверх по ручью. Обросшие лишайником глыбы весили, наверно, десятки тонн и лежали так с тех пор, как сошел ледник. Неправ Серега, боец найдется. У немцев все, как в аптеке, если пишут, здесь – значит, здесь.
Павел со злостью представил, как этот старый сморчок сидит на веранде особняка где-нибудь в Штутгарте, пьет кофе и разбирает фотографии для мемуаров. А что ему, он же не военный преступник, а вроде как честный солдат, выполнял приказы. Еще, небось, после войны успел и в бундесвере послужить. Теперь ностальгирует по боевым камрадам, мулов обозных помнит поимённо. А как приказывал минировать тела наших убитых бойцов, чтобы подорвались те, кто придет их хоронить, и как, развлекаясь, стрелял по пленным в Печенге, об этом ни слова.
Мемуары немецких вояк, они ведь все на один манер. Дотошные описания быта и сражений, жалобы на жестокость морозов и русских солдат, страх, бахвальство, разочарование, попытки оправдаться. Нет в них только одного – искреннего раскаяния в том, что натворили. Наверняка были и те, чья совесть не нашла покоя, но они мемуаров не писали, а глушили, небось, шнапс в баварской или швабской деревушке и старались о войне не вспоминать.
Посыпал мелкий ледяной дождь, Павел спрятал книгу под куртку и огляделся. Он уже был почти на вершине, укрыться негде. Разве что забиться под край гранитной глыбы и поджать ноги, так, по крайней мере, ветер не бил в лицо.
«Что я здесь делаю? Что мы здесь делаем все? - думал он, уныло рассматривая свои берцы, - Толяна жена запилила за вечное отсутствие дома, у Андрюхи работы вагон. Я здесь мокну под камнем вместо отпуска. Пусть лежат, где лежали – и снаряды, и люди. Войны больше нет, и не надо их тревожить».
Струйка воды сбежала за шиворот, он поежился, поднял глаза. И прямо над головой увидел след от попадания снаряда. Край валуна был отколот под каким-то знакомым углом. Не отдавая себе отчета, Павел выскочил под дождь и завертелся на месте. Валун, рядом россыпь мелких камней, а левее… Черт, вот она, голова собачья!
Осторожно, еще не веря в удачу, он вытащил книгу и повернулся туда, где по его расчетам должна быть могила. Под ногами пружинил ковер мха, но ее было видно невооруженным глазом – чуть просевший прямоугольник в каменистой земле.
«Аааа!!!» - мысленно завопил Пашка, упал на колени и начал разгребать руками мох. Хотелось кричать от восторга и досады, что пошел один, и не с кем поделиться триумфом еще, по меньшей мере, час. Быстрей сфотографировать, отметить координаты. Ведь это находка, еще какая! А если потом, когда поднимем бойца, найдем медальон с именем, все просто обалдеют и скажут – ну ты даешь!
Ну ладно, пусть не обалдеют и не скажут, только пусть там окажется этот самый медальон. И мы узнаем, как зовут бойца, откуда он родом, как жил, пока война не сорвала его с места. Если жива, найдем его родню и расскажем главное: он не боялся, это они его боялись в тот момент. Пусть шанс на это был мал, но теперь его, Пашкиными, руками он немного увеличился.
Дождь не кончался, но серая пелена расползлась, как старая шинель, и серебряные снопы света пронзили нависшие тучи. Блики легли на мокрый склон, заскользили вниз, к дороге, и дальше, за горизонт, туда, где буднично суетился город.
Их души охраняют наш покой.

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями

На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже
На Кольском рубежеНа Кольском рубежеНа Кольском рубеже

Теги:

Оцените материал:12345Проголосовали: 30Итоговая оценка: 3.03
Каким бюджетникам стоит повысить зарплату?
Оставить комментарий

Новости

Частное мнение

26/03/2024 10:00
Шутки Юрия Моисеева за 8 миллионов. Как в Марксе могли обмануть и бюджетников, и губернатора?
Шутки Юрия Моисеева за 8 миллионов. Как в Марксе могли обмануть и бюджетников, и губернатора?Ситуация с бывшими казармами на Куйбышева оказалась сплошной мистикой
25/03/2024 16:11
Беседа с инсайдером: наша мэр ни разу не хозяйка
Беседа с инсайдером: наша мэр ни разу не хозяйкаСлухи у нас
24/03/2024 12:00
Культурный Саратов: афиша мероприятий на 25-31 марта
Культурный Саратов: афиша мероприятий на 25-31 мартаКонцерты, спектакли, выставки и другие интересности
23/03/2024 10:00
Субботнее чтиво: итоги уходящей недели
Субботнее чтиво: итоги уходящей неделиГоремычный театр, беспилотники-неудачники, прокуратура недовольна ГЖИ
22/03/2024 16:00
Серийные разборки: сериал
Серийные разборки: сериал "Сегун" Новая "Игра престолов"?

Блоги



Поиск по дате
« 29 Марта 2024 »
ПнВтСрЧтПтСбВС
26272829123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Яндекс.Метрика


«Общественное мнение» сегодня. Новости Саратова и области. Аналитика, комментарии, блоги, радио- и телепередачи.


Генеральный директор Чесакова Ольга Юрьевна
Главный редактор Сячинова Светлана Васильевна
OM-redactor@yandex.ru

Адрес редакции:
410012, г. Саратов, Проспект им. Кирова С.М., д.34, оф.28
тел.: 23-79-65

При перепечатке материалов ссылка на «Общественное мнение» обязательна.

Сетевое издание «Общественное мнение» зарегистрировано в качестве средства массовой информации, регистрация СМИ №04-36647 от 09.06.2021. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Эл № ФС77-81186 от 08 июня 2021 г.
Учредитель ООО «Медиа Холдинг ОМ»

18+ Федеральный закон Российской Федерации от 29 декабря 2010 г. N 436-ФЗ