Как уже сообщал «ОМ», в конце декабря проект «Саратовская крепость: рассредоточенный музей истории города» пригласил в Саратов координатора московского общественного движения «Архнадзор» Рустама Рахматуллина, который выступил в Доме архитектора и осветил важные аспекты охраны исторического наследия. Ни для кого не секрет, что для Саратова тема охраны памятников и исторической среды вообще — больной вопрос. Особую актуальность он получил после публичных слушаний 4 декабря, где была продавлена застройка на улице Лермонтова, 37: на месте, где два века назад предположительно располагался дом Ивана Бошняка (саратовского воеводы, про которого упоминал Александр Пушкин в «Истории Пугачёва»), должен появиться некий «общественный центр», инициированный влиятельным депутатом Сергеем Курихиным. Против застройки выступили большинство участников слушаний, но устроители мероприятия посчитали по-своему... Незавидная судьба у многих старинных зданий, уничтожаемых новой застройкой, как, собственно и всего центра города, то тут то там зарастающего высотками и бизнес-центрами.
Вообще, защита исторического наследия в Саратове пока не на самом высоком уровне. При наличии ряда активистов у нас ещё нет движения типа «Архнадзора», как нет и положительной практики развития городского пространства с учётом бережного отношения к памятникам культурного наследия. А между тем, действующее законодательство даёт горожанам массу рычагов в этом плане, о чём подробно рассказал Рустам Рахматуллин в своей лекции «Исторический город: сохранение и/или развитие». «ОМ» публикует текст выступления, чтобы ознакомить читателей с проблемами и практиками защиты наших городов.
Развитие через сохранение
Тема сформулирована самым общим образом — «сохранение и/или развитие». Как я понял в результате прогулок по Саратову, сформулирована правильно и актуально. Догадываюсь, что первым ответом оппонентов на любые слова и вопросы саратовских градозащитников является тезис «город должен развиваться». К гадалке не ходи — именно это и говорится.
Важно понять, что из видимого в городе является развитием, что не является, и как примирить сохранение с развитием.
Для начала есть очень простой, филологический ответ: сохранение и развитие не являются антонимами. Антоним сохранению — разрушение. Антоним развитию — застой или стагнация. И сохранение, и развитие — это положительные термины, слова со знаком «плюс». Им противостоят застой и разрушение.
Против ли мы развития? Нет, мы и за развитие, и за сохранение. За сохранение наследия. Я исхожу из той стартовой посылки, что мы все за сочетание этих вещей. Как же они сочетаются?
Я вовсе не хотел бы предлагать приемы риторики, опыты полемики, разговоров с оппонентами — застройщиками, чиновниками и просто бандитами. Надо понимать, что ситуация риторической полемики восходит к XIX столетию. Она была бы актуальна во времена, когда частный застройщик, не ограниченный законодательством, мог позволить себе купить барочный дворец на слом. А градозащитники 150-летней давности (которые себя тогда так не называли) — например, граф Алексей Сергеевич Уваров или графиня Прасковья Сергеевна Уварова, руководители Московского археологического общества — должны были противостоять этому застройщику. Как? Во-первых, именно риторически. Во-вторых, с помощью своего аристократического ресурса. Они были вхожи, предположим, в царский дом, и это было несопоставимо с ресурсом простых местных вандалов. Но эта, риторическая, эпоха в большой степени прошла. А современные вандалы могут оказаться ближе к «телу», чем современные Уваровы. Законодательство об охране культурного наследия появилось в нашей стране поздно, но оно появилось.
Появилось в 1970-е годы и обновилось в 2000-е. Сегодня у нас есть опорный закон №73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации».
За два дня в Саратове я понял, что город не в полной мере пользуется инструментами существующего законодательства. А главное, не вполне ясно понимает философию и логику законодательства. Ведь законодатель включил в корпус законов (а помимо 73-го Федерального закона, это и Градостроительный кодекс, и другие смежные законодательные акты) определённую логику. И как только мы начинаем её понимать, у нас появляются инструменты для работы в городе.
Итак, речь идёт не о том, чтобы «переговорить» некоего инвестора N на улице, на собрании, в телевизионном эфире, на публичных слушаниях и т.д., хотя всё это важно. Речь прежде всего идёт о том, на чьей стороне закон. При возникновении коллизии «сохранение и/или развитие» закон предлагает нам очень ясные и даже простые ответы.
Территория памятника
Рисуем на доске условный «чёрный квадрат». В терминах 73-го закона этот «чёрный квадрат» называется территорией памятника.
Что такое территория памятника? Надо понимать: это не кадастровый участок, а правовой режим. Вы не найдёте территорию памятника на публичной кадастровой карте, если только Росреестр не заложит туда этот слой. Это параллельная кадастру сетка, которую мы с вами — общество, эксперты и государство, принимающее решения,— положили поверх кадастровой сетки, чтобы сказать, в каких границах, на каких участках, в каких поворотных точках, которые закон требует определять со всей геодезической точностью, творчество нового закончилось.
Логика нашего законодательства применительно к историческому наследию состоит в том, что наследие — это «завершёнка», завершённое творение. Единственный творец, который приходит работать на памятник, это реставратор. Реставрация — тоже творчество, творчество восполнения утрат, творчество декомпоновки, поддержания памятника в том состоянии, в котором он должен находиться.
Но завершено не только само тело памятника. Территория памятника — его неотъемлемая часть, она тоже памятник — в его исторических межах. Возьмем городскую усадьбу, которая включает в себя главный дом, два флигеля, ворота. Так вот, памятником являются не только физические объекты, но и пространство усадьбы. То есть определённое соотношение застроенного и незастроенного пространств плюс тело зданий. Именно в этих границах творчество нового завершается.
Оговорюсь, по букве закона, на памятниках допускаются и другие виды работ: консервация, ремонт и приспособление к современным условиям. Всего четыре вида работ. Ремонт и консервация не являются творчеством в полном смысле слова. А в приспособлении к новым условиям элементы творчества есть. Это когда стоит задача, сохраняя тело и образ памятника, устроить в нём, например, инвалидный лифт или инженерный узел.
Что нужно, чтобы отстоять неприкосновенность «черного квадрата»? Нужно, чтобы территория памятника была сформирована актом госвласти и имела картографический аналог, отражаемый в градостроительной документации. Например, на историко-архитектурном опорном плане города. И на генеральном плане города. Больше того: генеральный план города не может сформироваться, если нет историко-архитектурного опорного плана, поскольку без него генплан будет неполноценным.
Те справки, которые я успел навести, говорят о том, что в Саратовской области территории памятников сформированы приблизительно в 1/5 части случаев.
Это не исключительно саратовская ситуация. В такой же ситуации еще недавно находилась, а отчасти и до сих пор находится Москва. В 2010 году, перед уходом Лужкова, мы очень сильно критиковали проект нового генплана города. Когда мы, внося наши поправки в генплан, сидели через стол с тогдашним главным архитектором Москвы Кузьминым, у нас был двухсуточный «пинг-понг» по четырём сотням поправок. Они касались сокращения «зон развития», то есть сплошной краски, которой власти залили центр города, имея в виду, что эти территории можно «развивать». А мы говорили, что на этих пятнах не показаны территории памятников. И ответ очень часто был один: «А здесь территория памятника не сформирована,— говорил главный архитектор.— Я могу показать памятник по пятну, по подошве здания, а территории у меня нет». И действительно, не было документации, которую можно было бы отразить в материалах генплана. Так вот, мы придали этой теме такой звук, что Лужков до своего ухода утвердил четырёхзначное количество территорий памятников в Москве. Утвердил как будто одним днём. Но ведь это проектная и экспертная работа. Следовательно, она была сделана раньше — и годами лежала «под столом». Придерживалась, чтобы у застройщиков были развязаны руки.
Территории памятников предстоит утвердить и в Саратове, если вы хотите создать поля абсолютной неприкосновенности.
Говоря о неприкосновенности, я имею в виду не то, как живут здесь бабушки, есть ли у них газ, водопровод или канализация. Я говорю не о социальном аспекте, а о невозможности уничтожения тела и образа того или иного исторического дома и домовладения. Мы должны вычленить в любом городе территории, где завершилось творчество нового. Это позволит защититься от вторжения многоэтажной силикатной высотки в исторические домовладения памятников, кому бы они ни принадлежали и как бы ни был нарезан кадастр. Это позволит избежать превращения усадебной или иной матрицы в новую плотность с каким-нибудь торговым атриумом на месте двора и с общей крышей над всеми домами. Или избежать превращения памятников в пустую корочку, за которой всё новое. Только в таком случае вы сможете сказать: «Сюда строитель не приходит больше, а только архитектор-реставратор».
В переводе на язык законодательства — вы выводите квадрат той или иной городской усадьбы, церковного владения, доходного дома из-под действия Градостроительного кодекса. Это чрезвычайно важно: территории памятников не подлежат юрисдикции Градостроительного кодекса, а только 73-ФЗ. Формированием таких территорий вы создаёте поля, где нет градостроительной деятельности.
Из этого много следствий. Например, когда и если реставрационный проект, условно говоря, «выкатывают» на совет при главном архитекторе (при архитектурно-градостроительном ведомстве муниципалитета либо региона) — это нарушение закона. Главный архитектор, решающий что-то касательно реставрационного проекта, нарушает закон, поскольку это не компетенция архитектурно-градостроительного ведомства. Это компетенция структур, занимающихся в регионах и муниципалитетах охраной культурного наследия.
Вот почему законодательство предписывает исполнительным органам размежевание функций, выделение структур охраны наследия. Согласно поправкам в охранное законодательство, которым примерно год, от исполнительных органов субъектов Федерации такое выделение стало обязательным. Прежде структуры охраны памятников могли действовать при культурных или архитектурных департаментах, как это было до недавнего времени и в Саратовской области.
Обособление органов охраны наследия в регионах означает, что в структурах исполнительной власти появляются подразделения, отвечающие не только за сохранение, но и за развитие (без кавычек) территорий памятников, куда не допускаются градостроительные ведомства. Подобно тому, как квадрат территории памятника относится к исключительной юрисдикции 73-ФЗ, на уровне исполнительной власти он должен относиться к исключительной компетенции уполномоченного органа, отвечающего за охрану историко-культурного наследия.
Итак, территория памятника есть правовой режим, в границах которого развитие возможно только в форме сохранения.
Зоны охраны
Помимо территории памятника, в законе «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» есть понятие «зона охраны». Что это такое? Это внешнее по отношению к территории памятника пространство, если угодно, тень, которую памятник бросает на своё окружение. Как и территория памятника, зона охраны формируется не только проектно, но и экспертно, то есть научно. Во всяком случае, если нет манипуляций и давления, если эксперт и проектировщик свободны от внешнего воздействия.
Как и территория памятника, зона охраны — не кадастровый участок, а правовой режим. Исходные правила в зоне охраны одинаковы для любого кадастрового участка. Приоритетом и здесь является сохранение.
Иными словами, вне территорий памятников, в исторической и природной среде, мы с вами — общество, эксперты и государство — тоже кладем сетку правовых режимов, указывающую, что творчество нового здесь не запрещено, но ограничено.
Чем оно ограничено? Требованиями сохранности соседнего памятника и требованиями его восприятия. Например, чтобы сосед не мог построить рядом диссонирующую многоэтажку или вырыть котлован таким образом, что памятник в него «съедет». В любом городе (и Саратов — не исключение) можно найти примеры, как памятник «убивается» не физически, а визуально. Как, например, собор, который должен доминировать, постепенно погружается в «каменный мешок». Как усадьба, которая строилась на береговой террасе с тем расчётом, что и она «видит» реку, и река «видит» её, — заслоняется какой-нибудь силикатной «ширмой»... Но такое невозможно, если мы корректно формируем зону охраны и соблюдаем ее правовой режим.
Отличие территории памятника от зоны охраны в том, что она подлежит градостроительной деятельности, поскольку творчество нового здесь ограниченно возможно. Следовательно, зона охраны памятника является полем совместного ведения 73-го Федерального закона и Градостроительного кодекса, а с точки зрения исполнительной власти — совместного ведения департамента охраны культурного наследия и архитектурно-градостроительного департамента.
73-й Федеральный закон (который, конечно же, находится в сложных отношениях с Градостроительным кодексом) выставляет общие ограничения, направляющие работу проектировщика охранной зоны и работу эксперта, оценивающего проект. Проектируются регламентные участки и сам градостроительный регламент, который предписывает, допускает или запрещает что-то для каждого участка. Регламентируются высотность, объёмы и прочие параметры. Проект имеет как текстуальное, так и графическое выражение. В тексте чётко говорится, что можно, чего нельзя, эти данные переносятся в графику. На проект накладывается акт историко-культурной экспертизы. После утверждения зоны охраны актом госвласти, режимы и регламенты отражаются в историко-культурном опорном плане, генплане и других документах градостроительного планирования.
Для сравнения: на территории памятника регламенты не устанавливаются, потому что градостроительная деятельность там не ведется.
Какие же исходные ограничения накладывает закон на разработку зон охраны? 73-ФЗ говорит следующее: «Охранная зона — территория, в пределах которой в целях обеспечения сохранности объекта культурного наследия в его историческом ландшафтном окружении устанавливается особый режим использования земель, ограничивающий хозяйственную деятельность и запрещающий строительство, за исключением применения специальных мер, направленных на сохранение и регенерацию историко-градостроительной или природной среды объекта культурного наследия».
Иными словами, творчество нового в охранной зоне ограничивается требованием регенерации.
Регенерация
Понятие «регенерация» до последнего времени, к сожалению, не было расшифровано. Оно подлежало зачастую недобросовестным толкованиям. А добросовестное толкование понятно — это термин, скорее всего, из биологии: у червячка оторвался хвост — хвост отрос. То есть, если что-то утрачено, оно возобновляется.
Есть слово «реставрация», а есть «регенерация». Если язык применяет разные слова, наверное, он имеет в виду разное. А именно: в определённом месте был утрачен исторический дом, мы его помним по фотографиям, чертежам, по иным воспоминаниям. Знаем много или не очень, но он был, а теперь на его месте пустырь. Что может появиться на его месте, если место вошло в охранную зону? Инвестор N может купить или арендовать этот участок под застройку с мыслью, что участок свободен от обременений. Ничего подобного. Регламент охранной зоны должен исходить из презумпции регенерации. Если раньше на планируемом под застройку участке был трёхэтажный дом, то здесь и будет трёхэтажный дом. Это не реставрационное воссоздание, но и не вольное творчество. Это творчество в регламенте, опирающемся на исторические изыскания. Если хочешь дом больше трёх этажей, не покупай участок в зоне охраны памятников. Пройди мимо и найди другое место.
Подзаконный акт — постановление правительства РФ о зонах охраны, принятый в 2015 году, — расшифровал, наконец (кстати, по настоянию «Архнадзора»), понятие регенерации так, что толковать его теперь невозможно. Это именно восполнение утрат, и теперь нельзя назвать регенерацией строительство в понедельник на месте того, что мы сами снесли в пятницу. Регенерация — это восстановление чего-то утраченного прежде.
Москва может привести массу примеров из недавнего прошлого, когда застройщики называли регенерацией что угодно, например, строительство восьми этажей вместо ими же снесенных двух. Но регенерация не наступает от того, что это слово написано на заборе или в шапке проекта.
Кто должен ударить по рукам чиновника, который подписал бумажку, где два этажа превращаются в восемь, а в шапке написано «регенерация»? Разве этот чиновник ввёл ситуацию в правовое поле? Нет. Он вывел из правового поля самого себя. Кто должен прийти к этому чиновнику? Прокурор.
Так должен работать закон. Повторюсь, у нас теперь есть подзаконный акт — постановление правительства РФ от 12.09.15 №972 «Об утверждении Положения о зонах охраны объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации…». В этом документе регенерация расшифровывается и регламентируется подробнее, чем в ФЗ-73.
Высотные регламенты
Вернемся к ситуации Саратова, насколько я её знаю. Город доволен, что несколько месяцев назад приняты высотные регламенты, ограничивающие застройку исторического центра. В первом приближении они кажутся хорошими. Однако они преодолеваются через публичные слушания — или через манипуляцию на публичных слушаниях. Всё потому, что эти градостроительные регламенты разработаны не в рамках зон охраны памятников. То есть ФЗ-73 перестаёт быть вашим помощником. Дело в том, что преодоление регламентов через общественные слушания в зонах охраны невозможно, и сами слушания не предусмотрены. А принимая высотные регламенты центра города или правила землепользования и застройки вне зон охраны, вы действуете только в рамках Градостроительного кодекса, который позволяет преодолевать ограничения и сам дает механизмы преодоления. Таким образом, принятие высотных регламентов для центра города — это половина дела. Необходимо утвердить для центра города охранные зоны.
Объединённые охранные зоны
В том числе объединённые охранные зоны (ООЗ). Что такое ООЗ? Это довольно просто. Когда мы пытаемся разработать охранные зоны для памятников, плотно соседствующих в исторической части города, мы понимаем, что они накладываются и разграничить их сложно, да и не нужно. Поэтому даже раньше, чем понятие ООЗ вошло в законодательство, оно вошло в практику. В Москве, к примеру, были утверждены около ста ООЗ. То есть вокруг соседствующих памятников можно создавать зону, защищающую их все. Создав такую зоны или такие зоны, вы защищаете историческую часть города целиком или большими частями. А поправки к ФЗ-73, которые действуют с 2015 года, легализовали ООЗ.
Историко-культурная экспертиза
Если у города есть проект охранных зон памятников, но он не утвержден, то, скорее всего, злонамеренно. Он не подписан, чтобы руки застройщиков были максимально развязаны. Иметь в городе: а) сформированные территории памятников; б) зоны охраны этих памятников, в том числе объединенные, — вот насущные требования, которые должно выдвинуть ваше городское сообщество.
Это серьёзная работа, которая должна быть заказана проектным организациям, а потом проверена экспертами. Когда я говорю об экспертах, то имею в виду Положение правительства РФ «О государственной историко-культурной экспертизе». Согласно этому положению, экспертами могут быть люди, аттестованные федеральным Минкультом.
Чем тормозится ведение экспертной работы, помимо чьей-то злой воли? Дефицитом бюджета. Конечно, лучше, чтобы экспертизу заказывали органы власти.
Но закон говорит, что каждый гражданин и каждое юридическое лицо вправе заказать экспертизу. Каждый из нас может найти эксперта на любой объект общего достояния, заключить договор хотя бы за символический рубль. Это очень дорогая, по-настоящему трудоемкая работа, но, теоретически, вы можете найти эксперта, который во имя наследия согласится поработать за символическую сумму.
Если говорить об экспертизе зон охраны, а это огромные городские территории, то сегодня пришла в голову такая мысль. В Саратове есть какое-то количество благотворителей. Пусть даже один человек, у которого болит душа об историческом наследии. Человек, который уже вложил некоторую сумму в реставрацию одного или нескольких исторических зданий. А ведь сопоставимую сумму можно было бы направить на работу по формированию зон охраны. На экспертизу – и на само проектирование. Либо на корректировку существующего проекта, если в городе уже есть проект зон охраны, не утвержденный вовремя и потому частично устаревший. Такой благотворитель создал бы правовые режимы, которые спасают старый город в целом и каждый домик в частности.
О соседях
Повторю, ваша ситуация не уникальна. Исторические города находятся в разном положении, и многие из них до сих пор не защищены полноценными правовыми режимами. Есть катастрофа Нижнего Новгорода. В Казани пытаются развернуть ситуацию с охраной наследия на 180 градусов из полной ямы, имея карт-бланш главы региона. В Тамбове, в историческом центре по берегу реки Цны, восстановлены несколько храмов, в том числе выстроены с нуля, город восстановил речную панораму с вертикальными акцентами — и тут же строит в этой панораме чудовищный силикатный квартал.
Что это? Либо несформированность правовой базы, либо прямое нарушение режимов.
Итого
Подведем промежуточный итог. Отвечая на вопрос: «Сохранение или развитие?», мы пришли к очень ясным ответам. И это ответы закона. Есть зоны развития через сохранение — территории памятников; есть зоны ограниченного градостроительного развития — зоны охраны памятников; и есть зоны неограниченного развития — остальные территории города. Для первых действует только 73-ФЗ, для вторых — 73-ФЗ и Градостроительный кодекс, для третьих — только Градкодекс.
А сейчас, когда в Саратове в отсутствие зон охраны принимается высотный регламент, на территории исторического центра действует только Градостроительный кодекс. То есть ни исторические домовладения памятников, ни историческое окружение памятников юридически не охраняются. В такой ситуации инвестор N со своим 16-этажным силикатом может вторгнуться не только на территорию соседнего с памятником двора, но и в границы исторического домовладения охраняемого, казалось бы, памятника. А существующие регламентные ограничения будут преодолеваться с помощью публичных слушаний.
Возьмем новейший пример — ситуацию с застройкой в Саратове участка бывшего воеводского двора напротив Троицкого собора (проект застройки на ул. Лермонтова, 37. — прим. ред.). Это, как я понимаю, квартал государственной власти XVIII, а может быть, и XVII века. Участок не накрыт зоной охраны собора. Даже если на этом участке не осталось воеводского дома, то уж зоной охраны главного городского храма этот участок нельзя не защитить. Эксперт, который не наложит зону охраны на участок через улицу от главного храма города, никакой не эксперт. Абсолютно понятно, что зона влияния главного храма охватывает этот участок. И если бы он был защищён зоной охраны, а не просто высотным регламентом, то самих слушаний по отклонению от предельных параметров разрешённого строительства не было бы. И ничего, кроме одно-, двух- или трехэтажного здания, отвечающего окружающей среде согласно нормативам регламентного участка, здесь построить было бы невозможно.
Повторю: регенерация — не реставрационное воссоздание. Памятника на участке нет, а то, что было на участке когда-то, не успело стать памятником. Архитектор не должен рисовать детали давно утраченного дома, но он должен соблюсти параметры и исторический габарит. Может быть, регламент предпишет ему ещё и фактуру. Если градрегламент указывает, что фактура кирпичная, она не должна быть стеклянной или бетонной. Подготовить проект дома на месте воеводского двора с воспоминаниями о человеке из пушкинской «Истории Пугачёва», но при этом создать новый образ — интересно. А всеми кривдами выстроить на этом месте безобразие — неинтересно.
Только что я привел риторический аргумент. Риторика не отменяется, но в целом охрана наследия, как я уже говорил, должна выйти из риторической эпохи. Нельзя надеяться только на то, что вы переговорите инвестора N на публичных слушаниях. Если стороны не знают закона, будет каша. А ведь та сторона законы знает, она приходит на слушания, чтобы преодолеть ограничения. Но в отсутствие правовых режимов вам остается риторика, как в XIX веке.
Социальное
Главное, не уводить тему в «социалку», поскольку наш вопрос не сводится к полемике с людьми, которые хотят улучшить свои жилищные условия. Улучшение жилищных условий должно происходить не за счёт разрушения исторической среды и превращения исторического фасада города в недолговечное силикатное безобразие. Социальный аспект в сохранении наследия — это огромная и отдельная тема. Конечно, бабушка, живущая в разрушающемся памятнике, страдает. И у неё должны быть газ, тепло и благоустроенное жилище. Но при этом исторический дом, в котором она живёт, уничтожен быть не может. И задача власти — решить эту ситуацию. При выборе решения для этой условной бабушки есть изначальный запрет: снос здания не рассматривается. Если общество решает, что это памятник, — вариант сноса отпадает, и только исходя из этого ограничения мы приступаем к решению проблемы социальной.
Далее, если застройщик говорит: «Я даю людям жильё» — это что, муниципальная программа, переселенческий фонд, улучшение жилищных условий очередников? Нет. Как правило, застройщик занимается коммерческой продажей недвижимости, получая от этого прибыль. И нужно понимать, где общественное благо, а где благо конкретного инвестора. Даже если создание нового коммерческого жилья — это благо, возникает вопрос, почему оно «бьётся» с таким благом, как узнаваемый и неповторимый облик города, как рост потока туристов, которые поедут в тот или иной город смотреть явно не на силикатный новострой?
Нельзя решать социальную проблему уничтожением необщего исторического лица города. Ведь, если возвращаться к риторическому уровню аргументации, новый силикат есть не что иное, как наступление общего на необщее, безличного на личное. Наступление того, что никак не отделяет вас от других, никак не выражает вас, — на то, что исключительно вас и выражает, на то, что и есть Саратов.
Только создав пространства физической неприкосновенности, завершённости творения, мы начинаем решать социальные проблемы, но не за счёт и не вместо.
В итоге, вопрос о сохранении и развитии ставится предельно ясно: развитие должно быть сложением и умножением ценностей, а не делением и вычитанием. Благо есть приумножение. Развитие есть создание новой ценности при условии сохранения уже созданной. Это никак не столкновение интересов и ценностей. Блага нужно достигать без ущерба для других благ.
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги:
