«Высотка»

Производство: Великобритания, Ирландия, Бельгия, 2015
Режиссер: Бен Уитли
Авторы сценария: Эми Джамп, Дж. Г. Баллард
В ролях: Том Хиддлстон, Джереми Айронс, Сиенна Миллер, Люк Эванс, Элизабет Мосс и др.

«Высотка» — апокалипсис без апокалипсиса, карнавал ультранасилия и постцивилизационная оргия в пределах одного сорокаэтажного жилого дома. Только слепой не заметит в сюжете фильма схемы классового конфликта, а невнимательный — режиссерских напоминаний о фрейдистской подоплеке происходящего.
Ключ к фильму — звучащий в финале отрывок из знаменитой речи Тэтчер о том, что капитализм бывает плохой (государственный, без свободы) и хороший (частный). А до этого секс, насилие, классовая война и жители всех социальных этажей в окровавленной одежде. Что будет, если воспринять лицо как маску, снять его с черепа и вывернуть на глазах у пытливой аудитории? Как выглядит изнанка нашей социальности?
Чем больше в простой метафоре актуальных смыслов, тем она успешнее.
«Высотка» — это классовое общество. «Я задумывал здание как проект развития»,— говорит его создатель, но модернистский план рационализации человека терпит крах, потому что оказывается несовместим с классовым неравенством, с одной стороны, и со склонностью людей к насилию — с другой. В фильме две главные мысли. Во-первых, мы опасные животные, и с этим ничего не поделаешь, потому что это условие биологической эволюции. Во-вторых, мы находимся в состоянии тайной (чаще) или явной (реже) классовой войны с другими этажами, которые выше или ниже нашего, потому что это условие социальной эволюции, создавшей цивилизацию. Классы тут, конечно, не в марксистском (роль в обмене и производстве), а в современном британском (уровень потребления и статус) смысле. Сами себя британцы делят сейчас примерно на семь классов: элита, высший средний класс, технический средний класс, новые рабочие, традиционные рабочие, сервисные работники, прекариат. Такое понимание отсылает скорее к Герберту Спенсеру, считавшему, что кризис классового общества происходит из-за потери «органичности» социальных отношений. Эту потерю мы видим в одной из первых сцен: лицо будет буквально снято с черепа и вывернуто наизнанку. И потом безликий череп ветхого Адама на стопке книг в рабочем кабинете будет не раз повторяться.
Классовая этажность требует двух базовых навыков — строить социальные барьеры в отношении тех, кто ниже, и изыскивать возможности, чтобы переехать на пару этажей выше. А всего этажей в этом здании 40. Наверху живёт архитектор и владелец, местный бог, со своей немногочисленной челядью, проводящей вечеринки в барочных нарядах времён восстановления британской монархии.
Классовые отношения иррациональны. Уже по Марксу, саботаж этих отношений присутствует в скрытых (воровство, отлынивание на работе) или явных (борьба за расширение своих экономических прав) формах. Но высотка — это сфера частной жизни, понятой как иерархически организованное потребление, место, где тратят деньги. И там вдруг классовая борьба становится классовой войной в самой деструктивной версии.
«Наши предки викторианских времён никогда не сталкивались с подобными трудностями»,— замечает архитектор. Между демократией (равные права) и капитализмом (разные возможности) сложные отношения, и знак равенства тут отнюдь не очевиден.
Насилие — это бизнес не взятых в долю, не попавших в правящий класс. Целью такого бизнеса является не прибыль или власть, а садистический угар. Это знает Уайлдер, лидер бунтарей с годаровской кинокамерой на плече и револьвером в руке, народный мститель с нижних этажей, живший там в тёмной квартире с надоевшей женой и портретом Че Гевары на двери. Совсем не похожий на героя рабочего класса из песни Леннона. Восставшим нигилистом его сделали избыток пассионарности и мальчишеское презрение к установленным правилам, а вовсе не особая сознательность или альтернативный план организации общества. Поначалу у него есть лейбористские претензии к свободному капитализму высотки. «Мы платим за электричество столько же!» — в этом возмущённом выкрике кроется политическое желание прогрессивных налогов, при которых богатый платит больше не только в количественном, но и в пропорциональном смысле. Уайлдера бесит, что в здании нет полиции и вообще представителей государства. Высотка — это капиталистическая утопия, где должна сама всё наладить незримая рука капитала, расселившая людей по этажам, но при малейшем техническом сбое такая свобода оборачивается многоэтажным парадом насилия, праздником крови и взаимной охотой в бетонных джунглях. Владелец башни мягко спроваживает полицию, он за невмешательство в бизнес элиты, ставший жизнью тысяч обитателей высотки. Даже те, кто покидает здание, на людях молчат обо всём, что делается внутри. А восставший нигилист пьянеет от насилия низов, направленного против верхних этажей, и мечтает добраться до «Нимрода», проектирующего вавилонские башни, ведущие к благословенным небесам несбыточного «конца истории».
Внутри небоскреба шумит кровавый пир частной жизни, в который участники ныряют добровольно и с психопатическим энтузиазмом. У верхнего этажа есть антикризисный план: «перессорим живущих внизу между собой по какому-нибудь признаку» (лучше по нескольким сразу) и «сделаем лоботомию самому дикому из бунтарей».
«Высотка» может быть понята очень консервативно: капитализм, предоставленный сам себе, то есть лишённый каких-либо традиционных скреп и сословных тормозов, превращается в кровавую оргию конкуренции, отменяющую любые моральные нормы, что быстро ведёт к социальному апокалипсису. Чертежи башни становятся потешными крыльями, которые никому не помогут взлететь.
«Высотка» — это фрейдистская модель психики, где Роял, архитектор и владелец здания,— это «Сверх-Я». Бунтарь Уайлдер — это образ бессознательного с его возмутительными желаниями, мечтающего пробиться наверх и как следует погулять там по буфету, и, наконец, главный герой, врач из среднего класса (25-й этаж) — это, собственно, само наше «Я», вынужденное балансировать между Роялом и Уайлдером.
«Высотка» снята для общества, пропущенного через фильтр психоанализа. Архитектор здания называет себя первой его жертвой. В него въехал грузовик на стройке. Это сквозной мотив у Балларда, по книге которого и снят фильм.
В детстве, во время Второй мировой войны, Баллард провёл некоторое время в японском лагере для гражданских лиц из недружественных стран, и отсюда, возможно, его склонность к переживанию несвободы и безумия в закрытом сообществе. Но кому-то интересны мы становимся, только если наши личные особенности рифмуются с исторической ситуацией и уникальным социальным раскладом момента.
«Высотка» — это полифоническая книга со сменой оптик, полная в меру абсурдной сатиры на все известные автору социальные этажи. «Посмотри, я наконец-то нашёл нужный оттенок цвета для стен» — отличная фраза для момента, когда всё вокруг уже пылает в огне революционной сатурналии.
Как и Балларда, режиссёра Бена Уитли не назовёшь антропологическим оптимистом. Для них психоанализ и критическая теория — два главных объяснения человека, но без веры в грядущую рационализацию человеческой жизни, как психической, так и социальной. Тонкая плёнка внешних приличий легко лопается в ситуации безнаказанности, и мы превращаемся в кричащих животных, рвущихся на верхний этаж потребления — лифты стоят, электричества больше нет — с самодельным оружием в руках, полные инцестуозных, эдипальных, каннибальских и некрофильских желаний. Нам нужны «секс, насилие и хорошее настроение»! Человек с любого этажа — это тикающая бомба, которая может взорваться в любой момент. Внутри любой жертвы может проснуться палач, и наоборот.
«Высотка» — это мечта о новом мире без пролетариата. Важно, что классический рабочий класс в здании отсутствует изначально. Главный экономический смысл подкрадывавшейся к тогдашним британцам эпохи Тэтчер — вынос грубых производств в третий мир. Лондон, а в идеале и вся Британия, должны были стать мировой офисной зоной, занятой финансами, управлением, сервисом, логистикой, образованием и другими услугами.
В 40-этажном пространстве для потребления и отдыха нет собора, суда, ратуши и театра, составлявших прежний город, но зато внутри высотки есть бордель, частный сад с лошадью и чёрной овцой, супермаркет, бассейн, спортзал. Они и станут ареной массовой невменяемости.
«Высотка» — это рай для ретромана, угоревшего по 1970-м. Шрифты, усы, платья, мебель. Ощущение жизни, из которого ещё только родится панк-рок с его «Будущего нет!» и «Ешь богатых!». Клонилась к закату молодёжная революция с её надеждами на гуманизацию системы и переходом не то к магической «эре Водолея», не то к антиавторитарному социализму «новых левых».
Прологом к восстанию в высотке как раз и стал бунт детей под предводительством самых отвязных взрослых. Они врываются и портят элите вечеринку у бассейна.
Послевоенный капитализм под воздействием внутренних и внешних левых принял гораздо более мягкие, «розовые» формы. Имущественное неравенство уменьшалось во всех западных странах с 1950-х по 1970-е, доступ к образованию рос, и с точки зрения здравого смысла первое же поколение, выросшее в такой системе, должно будет эту систему, как минимум, уважать за то, что она даёт людям гораздо больше возможностей, чем давала их родителям. Но здравый смысл, как всегда, провалился, и первое же поколение объявило системе пафосную войну, выставив ей этический счёт и обвинения в милитаризме, телевизионном отуплении, моралистическом подавлении, товаризации бытия, гендерном угнетении, классовой сегрегации, бездуховности и много в чём ещё. В этот процесс включалось всё больше групп, объявивших себя угнетёнными, и это грозило привести к необратимым изменениям. Но с середины 1970-х стратегия западных элит поменялась, капитализм вновь стал менее удобным и комфортным, у среднего класса добавилось финансовых проблем, неравенство снова начало расти, и через несколько лет от «молодёжной революции» мало что осталось. Панк-рок и был, собственно, прощальной песнью этого подъёма и драматическим отказом от всех вчерашних надежд.
Впрочем, с точки зрения умеренных сторонников «молодёжной революции», от неё осталось не так уж мало: множество субкультур, то есть стилей жизни, новые рынки, новая музыка, литература, экологическая политика и т.п. Так или иначе мировые элиты получили важный урок: делая систему комфортнее и выравнивая неравенство, вы увеличиваете, а не уменьшаете число бунтарей и критиков.

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями