В конце прошлого года в московском центре современного искусства «Винзавод» открылась выставка «Коллективное сознательное. Диалоги с классикой». В ней представлены работы стипендиатов Творческого союза художников России (ТСХ) в рамках проекта Министерства культуры РФ по программе поддержки молодых деятелей культуры и искусства. Одним из участников выставки стала саратовский художник Алина Белоусова. Она же автор индивидуального проекта DigitAlina, участник арт-группы Repa и один из инициаторов создания в нашем городе галереи современного искусства ИМХО в областном Доме работников искусств, где совместно с Союзом кинематографистов работает лекторий Медиатека М-48. Кроме того, Алина создает украшения из микросхем и компьютерных комплектующих — неповторимые и одновременно узнаваемые. Собственно, и «Неоинкубаторы Фаберже» для проекта «Коллективное сознательное» выполнены ею из материнских плат и радиаторов. Улыбчивая энергичная Алина, кажется, успевает всё и даже больше. Мы беседуем с ней о современном искусстве, господдержке молодых художников и, извините, цацках — не простых, а со смыслом.
Антон Морван: Расскажите про «Коллективное сознательное». Как удалось стать стипендиатом Минкульта и участником данного проекта?
— Выставка, открывшаяся в декабре в «Винзаводе»,— отчётная экспозиция стипендиатов, которые стали участниками проекта. Стипендия Министерства культуры РФ выделяется молодым деятелям искусств. Номинировали нас различные институции — очень много выдвиженцев было от Творческого союза художников, так как это совместный проект ТСХ и Минкульта. Цель этой выставки, как рассказывала в одном из интервью её куратор Диана Мачулина,— изучение ситуации с современным искусством в регионах России. В Москве и Питере сосредоточение жизни, а с регионами всегда сложнее: кто-то начинает что-то делать, потом сразу уезжает в столицы, а в итоге на местах всё замирает... Поэтому появилась идея — собрать стипендиатов из нестоличных регионов и посмотреть, как там обстоят дела.
А.М.: И какова, на ваш взгляд, ситуация с современным искусством в российской провинции и в Саратовской области в частности?
— С современным искусством, конечно, у нас хуже, чем в Москве и Питере. В Саратове, например, очень сильна традиционная школа живописи, у нас хорошее художественное училище. Но что касается современного искусства, очень мало тех, кто им интересуется, и тех, кто о нём вообще что-то знает. За год активной работы галереи ИМХО и Медиатеки М-48 в областном Доме работников искусств саратовцы хотя бы стали внедряться в сферу, узнавать современных художников, различные течения — московский концептуализм отличать от цифрового искусства, а перфомансы от инсталляций. До этого, когда мы говорили про современное искусство, многие относили к таковому лишь тех художников, кто сейчас живёт и творит. Приходилось говорить: «Нет, не совсем...». Но многие до сих пор считают, что современное искусство — это любое искусство, которое имеет место быть сейчас.
А.М.: На выставке в «Винзаводе» представлены ваши работы — «Неоинкубаторы Фаберже», выполненные из старых компьютерных микросхем. Расскажите про них подробнее.
— Проект содержит в названии и напрямую предусматривает диалоги современных течений с классикой. И когда Диана Мачулина разослала стипендиатам тексты о концепции предстоящей выставки, я долго думала над своими объектами. Начинала я как создатель прикладных объектов (украшений, сувениров, шкатулок и т.д.), а теперь работаю и с какими-то концептуальными вещами. Благо, опыт работы с материалом уже накопился, и я уже могу делать что-то более масштабное, глобальное и концептуальное. А до этого было просто интересно — я почти пять лет изучала материал. Возвращаясь к проекту и его техзаданию «диалог с классикой», я размышляла: вести диалог с традиционными картинами посредством микросхем можно, но мне почему-то захотелось работать с объёмом, динамикой, чем-то новым, выходящим за плоскость. Так родилась идея сотворить пасхальные яйца из электронных плат. Тем более тут есть связь с цифровым миром: в некоторых компьютерных играх есть такое явление, как «пасхальные яйца» — так называют разного рода сюрпризы, оставляемые программистами для дотошных игроков, не вписывающиеся в общую концепцию игры. В результате получилась игра слов и смыслов, связанная с новыми технологиями и digital-миром, в котором живут многие из нас. На самом деле, идея создать пасхальные яйца из микросхем впервые появилась, когда меня пригласили поучаствовать в выставке на Вербное воскресенье в доме-музее Павла Кузнецова. Потом я стала создавать новые объекты, изучать новые формы. Дело пошло, и в итоге я предложила Диане Мачулиной сделать своеобразный диалог с Фаберже. Она согласилась, и так мои «неоинкубаторы» появились на «Винзаводе». Изначально объекты представляли собой пустотелые шкатулки, но мне сказали, что лучше бы они имели некое содержание. После некоторых поисков содержание было найдено. Самое «главное» яйцо, находящееся в центре композиции, представленной на выставке, я подготовила практически в последний момент перед отправкой в Москву. За несколько дней работы я нашла внутреннее содержание. С одной стороны, это некогда часть компьютера — бывший радиатор. С другой, он настолько подходил для содержимого, что в зависимости от освещения там можно разглядеть и желток, и белок... При желании, внутри шкатулки-яйца можно увидеть и лицо.
Светлана Сячинова: Сколько таких яиц вы сделали?
— Пока три, и все они представлены на выставке. Это такая «самодостаточная» троица. Ведь с ними довольно много возни — каждую деталь я выпиливаю вручную, а затем собираю. Я, конечно, хотела бы продолжать делать новые яйца, но постоянно возникают разные темы — например, жуки из микросхем. Потом работа в галерее ИМХО и новые выставки, для которых надо делать что-то новое. Помимо выставок галереи ИМХО, недавно был проект «Квадратный метр» — выставка Творческого союза художников в художественном училище имени Боголюбова, на которую нужно было готовить работу размером метр на метр...
А.М.: Где находите материалы для работы?
— Я больше пяти лет занимаюсь изготовлением объектов из микросхем. Поначалу собирала материал у знакомых, у которых что-то «сгорало». Потом знакомые уже сами начали нести какие-то запчасти. Я, на самом деле, удивилась, сколько у людей накопилось этого, грубо говоря, хлама, с которым они долгое время не прощаются, не выбрасывают его. Некоторые говорят: «Ой, эта деталь (или схема) такая красивая, но я не знаю, где и для чего её можно применить!». В последнее время я договариваюсь с различными компьютерными фирмами, которые в течение года копят какие-нибудь сгоревшие «материнки», а спустя время, необходимое для официального списания, они мне звонят и говорят: «Пригоняй машину, мы тебе сто плат отдадим». Очень многие уже знают и сами тащат мне какие-то электронные запчасти — кто чем «богат».
А.М.: На выставках в галерее ИМХО и на других площадках вы участвуете не только самостоятельно, но и в арт-группе Repa. Это объединение также принимало участие в проекте «Коллективное сознательное»?
— Нет, группа Repa — это другой, параллельный проект. В данном случае я участвую персонально. У нас существует некое разделение: мой авторский проект DigitAlina — это работа с цифровым искусством, выпиливание декоративных объектов. А группа Repa — это такое трэшовое, больше работающее со смыслами, чем с формами, объединение нескольких художников, дизайнеров, фотографов, писателей и арт-активистов, название которого (и одновременно жанр, в котором мы работаем) расшифровывается как Repа Elite Pop-Art.
А.М.: Какие планы у группы Repa? По вашим соцсетям и другим интернет-медиа заметно, что вы постоянно расширяете географию и, после участия в фестивале в Гамбурге, можно сказать, вышли на международный уровень.
— Да, мы много где засветились. Дело в том, что мы дружим с очень разными организациями. Вот, например, дружим с арт-коллективом «Паразиты» из Питера, где живёт наш региональный представитель Ира Фёдорова. Она жила раньше в Энгельсе, работала с нами в группе Repa, но потом переехала, и мы с Настей Колесниковой работаем в группе в Саратове, а Ира — в Питере, благодаря чему мы на протяжении нескольких лет очень тесно сотрудничаем с «Паразитами». Кроме этого, в Петербурге существует такое галерейное арт-пространство, как лаборадория «Интимное место». Там действует наша хорошая подруга Марина Мараева. Мы там выставлялись и с лаборадорией «Интимное место» недавно ездили в Гамбург на фестиваль перфомансов. Это наша вторая зарубежная творческая поездка, до этого с «Паразитами» мы выезжали в Стокгольм, где показывали видео-арт про «Чёрный квадрат». А в Гамбурге мы организовывали онлайн-конференцию между кураторами, художниками, арт-критиками ряда стран, на которой обсуждали проблемы коммуникаций в творческом процессе. Это был наш проект, который назывался «Repa can do it online». Основная идея заключалась в том, насколько сложно художнику делать те или иные проекты и насколько современные технологии упростили некоторые моменты. То есть мы, находясь в Гамбурге, можем беспрепятственно вживую общаться с людьми из Питера, Москвы и других городов. Это живое общение — как в рамках встречи, так и с помощью интернета. С одной стороны, бывают помехи в связи, с другой — культурно-языковые барьеры... Например, я не очень хорошо владею английским, мне приходилось пользоваться переводчиком. Но, несмотря на это, в общей комплексной работе открываешь для себя много нового и интересного, когда начинаешь «вариться» в процессе художественного творчества.
А.М.: Язык искусства интернационален, и чувство общего дела, несмотря на различия подходов и языков, коммуникации только усиливает. В этой связи насколько сложно быть современным художником в России по сравнению с другим миром? Как смыслы современного искусства воспринимаются в России, где некоторые художники если не под запретом, то в некоем обусловленном социально-политическими факторами гетто?
— Мне сложно сказать, поскольку я не работала в другом мире. Мы выезжали на две выставки, а это не показатель. Но разница есть. Первый, самый банальный её признак: в России современным искусством заработать практически невозможно. Нужно быть либо очень-очень известным, чтобы твои работы начали покупать какие-то галереи, которых в нашей стране, как известно, не слишком много, и они покупают что-то такое, что можно продать. Но как продать перфоманс? Как продать видео-арт? Это могут только узкоспециализированные институции. В этом плане, да, очень сложно: когда ты что-то делаешь, ты понимаешь, что тратишь на это кучу времени, а отдача — неизвестно, придёт или нет. Да, может быть, тебя где-то выставят, может быть, ты получишь какую-нибудь стипендию... И это в лучшем случае, как в случае с выставкой «Коллективное сознательное». Но так, чтобы тебе сказали: «Хочу купить твоё произведение» — это я представляю себе с трудом. В Москве, может быть, с этим легче — там арт-ярмарки проходят. Я, например, знаю, когда у людей на таких мероприятиях покупали видео-арт для какой-то галереи или музея. Но таких галерей и музеев не так много, поэтому нельзя сказать, что на это можно жить...
Я не хочу сказать, что на что-то жалуюсь. Ведь в жизни много разных сфер деятельности. Просто современный художник должен уметь делать кучу всего: кто-то параллельно что-то пишет, кто-то ищет гранты, кто-то работает в не связанных с искусством отраслях.
А.М.: А как зритель воспринимает современное искусство, фигурально выражаясь, «у нас» и «у них»?
— По Гамбургу могу сказать, что там люди спокойно воспринимают любую, самую, казалось бы, причудливую форму творчества. «Да, такое тоже бывает»,— говорят они в основном. В Германии на фестивале перфомансов мы ходили на разные площадки и видели там много откровенно странных вещей. Но, что важно, никто не пожимал плечами, никто не разворачивался и не уходил. У нас по-другому.
А.М.: То есть разница восприятия есть?
— Да, там, как мне кажется, люди более готовы к разного рода выражению смыслов. И там люди полагают, что любое направление изобразительной деятельности имеет право быть. Они не будут против него протестовать, они посмотрят: да, может быть, кому-то не понравится, он скажет, что это ему не нравится по тем или иным причинам, но он не скажет, что это невозможно, что это не искусство.
У нас люди любят устраивать некие конфронтации. Самый яркий и распространённый пример, это когда на выставку приходит некто и с порога говорит: «Вот вы рисовать не умеете и поэтому называете свою деятельность современным искусством».
Но, с другой стороны, современное искусство у нас — оно в основном молодое, и зритель находится в трудном положении, потому что никто не отсортировал и не записал в книгу абсолюта, кто действительно хороший художник. Как в случае с живописью существует расхожее мнение: раз картина этого художника висит в музее, значит, он классик, значит, ему можно поклоняться. Но я сомневаюсь, что 100% населения России или других стран как один разбираются в классической живописи и, следовательно, могут отличить хорошего живописца от плохого. Они просто привыкли так думать.
А.М.: На это, вероятно, влияет некий консерватизм восприятия.
— Возможно. Сейчас появляется довольно много всего, и оно очень не похоже на то, что было раньше, в связи с чем кто-то считает его не-искусством, кто-то затрудняется с формированием своего отношения. Сложно не только зрителям в широком смысле, сложно даже художникам! Мы же не претендуем на истину в последней инстанции. То, что мы делаем,— это диалог. В какие-то моменты некоторые авторы отказываются от своего взгляда и начинают воспринимать окружающий их мир по-другому. Людям и их мировоззрению свойственно меняться, и это нормально.
А.М.: Консерватизм восприятия во многом выражается в том, что зритель привык требовать от произведения искусства, условно говоря, «красивую картинку». Но ведь современный художник, тот, что работает в сфере contemporary art, работает не столько с картинкой, сколько со смыслами, его работа — работа в первую очередь интеллектуальная, заставляющая задумываться над явлением или проблемой, зачастую проблемой острой и социально-политической. Поэтому, вероятно, люди, ждущие от художника, что он возьмёт и окунёт их в некий мир красивых полотен (а он вместо этого заставляет их шевелить мозгами), в определённой степени пытаются выстроить некую защитную стену, а то и вступить с автором в конфронтацию. Другой вариант, о котором вы говорили: картина — это искусство, а инсталляция или замысловатый арт-объект — это выкрутасы.
— Такая ситуация опять же наблюдается в регионах. У многих подход такой: «Раз я не умею, значит, это круто!». Такой подход, как к ремеслу. А искусство заключается не в том, чтобы просто уметь что-то сделать руками, но в том, чтобы вложить смысл и сделать его руками в том числе. В интервью порталу artandyou.ru Диана Мачулина говорит про другую крайность, имеющую место быть в Москве и в ряде регионов. Там, напротив, принято ругать живопись, считать её консерватизмом: «Напуганные официальным представлением фигуративного искусства критики начинают бояться формы и становятся слепыми к содержанию. Классика начинает у них становиться синонимом деградации». Холст маслом начинает считаться ужасом, а если ты ещё притащишь на выставку работу в рамке, тебя тут же обвинят в манерности.
Но что холст маслом или классическая скульптура, что перфоманс или видео-арт — это всего лишь средство выражения, которое интересно тому или иному автору. Каждый пользуется своим, выражая свои мысли и взгляды. И чем более разнообразными будут подходы художников, тем лучше.
Вопрос в темах, о которых говорят художники. Какой смысл поднимать темы, актуальные для позапрошлого столетия? Наверное, следует больше говорить об актуальных темах, которые являются содержанием работы, а форма может быть какой угодно. А произведение искусства складывается из гармонии между формой и содержанием.
А.М.: И всё же, нужно делать красиво или больше говорить об актуальных проблемах?
— Группа Repa скорее склоняется ко второму, и её работы повесить на стенку захотят немногие. А что касается моих авторских произведений, работ с микросхемами, то здесь, как я уже говорила, больше внимание уделяется декоративности. Тут есть некий симбиоз между «сделать красиво» и определённым концептуальным высказыванием. Микросхемы — это, с одной стороны, что-то новое, отсыл к современному миру цифровых технологий. Но, с другой стороны, я работаю с отработавшим свой век хламом. Многие люди считают, что микросхемы — это что-то из будущего... Да это уже в какой-то степени прошлое! И если возвратиться к моим работам для выставки «Коллективное сознательное. Диалоги с классикой», то эти яйца — некий символ зарождения чего-то нового и это же «скорлупа», созданная из отживших материнских плат, которые если не вышли из строя, то устарели морально! То есть тут некий двоякий момент: нечто новое вылупляется из скорлупы настоящего и прошлого.
А.М.: То есть ваши произведения демонстрируют принцип материалистической диалектики и закон отрицания отрицания: из скорлупы старого мира появляется новый, который имеет некие «родимые пятна» своего предшественника.
— Я старалась (смеется.— Авт.)! Организаторы выставки на «Винзаводе», в частности, Диана Мачулина, решили поставить мои работы в центр зала исходя из латинского выражения «Ab ovo» — «Начинать с яйца». Самое интересное, что в экспозиции «Коллективное сознательное» очень много живописи, в том числе классической, а объёмных объектов буквально несколько. При этом разброс авторских взглядов очень широк — есть работы, жёстко критикующие какие-то вещи, есть умеренные. В упомянутом интервью Дианы есть слова, что в отличие от кураторских проектов с попыткой выразить одну общую мысль, «Коллективное сознательное», напротив,— проект максимально демократичный. «Все привыкли говорить о «коллективном бессознательном», а я как раз настаиваю, что общество складывается из сознательного выбора, сделанного каждым человеком, и как куратор я не просила доказать художников некую мою идею о свойствах мира, а самим выбрать «главное». Мозаичность результата вселяет надежду, что пропаганда не возьмет верх над нами»,— говорит Диана.
Отличительная черта данной выставки в том, что в ней участвуют люди вне зависимости, известны они в большом арт-мире или нет. Были представлены лишь стипендиаты проекта Минкульта.
С.С.: И как эту стипендию можно получить?
— Претендентов, как я уже сказала, выдвигали региональные представительства Творческого союза художников, Российская академия художеств, «Винзавод», а также институции современного искусства в российских субъектах. Отбирали только тех художников, которые что-то делают в своих регионах, где-то «светятся», участвуют в выставках, акциях etc. В минкульте, понятно, лично номинантов не знали. Там изучали собранную информацию о них и исходя из этого принимали решение. Это не такая стипендия, на получение которой ты можешь заявить себя самостоятельно. Меня номинировали в конце 2014 года, в течение последующего года я получала стипендию, значительную часть которой я и другие участники проекта потратили на выпуск итогового каталога выставки, аренду и прочие технические моменты. Но это всё неизбежно, наверное...
С.С.: Это всё очень по-нашему — дать стипендию, чтобы стипендиат потом её потратил на техническое сопровождение проекта...
— Это было наше общее решение, чтобы отчитаться перед Министерством культуры. Конечно, можно было организовать какую-нибудь супердешёвенькую выставку неизвестно где и неизвестно в каком виде. Но это бы не прозвучало. Поэтому мы решили сделать так, чтобы выставку увидели как можно больше людей, чтобы это событие состоялось не «для отмазки»... Всё-таки «Винзавод» — место известное и публичное... Там ходят кураторы, кто-то кого-то заметит, потом свяжется, скажет: «Ой, слушай, у тебя классные работы! Давай выставляться у нас в галерее» (смеется.— Авт.). Не знаю, насколько это реально, но во всяком случае, за такую выставку и за такой каталог не стыдно. Одно дело — стипендия, другое — для молодого художника возможность расти.
С.С.: Стипендия выплачивается только молодым художникам?
— Да, это поддержка молодых авторов до 35 лет. Там обязательно художественное образование — не важно, арт-критик, дизайнер или живописец. При этом стипендиат должен быть работником какого-либо учреждения, связанного с искусством.
Это очень важная поддержка. Организаторы проекта понимают, что здесь, в провинции, художники, каждый второй, говорят: «Пора валить!». Господи, ну давайте все свалим куда-нибудь, а здесь останутся одни бабушки, как в деревнях, откуда тоже все свалили! Нет, надо здесь что-то делать, и мы здесь, в Саратове, эту движуху делаем. Весело и классно: ты понимаешь, что работаешь, грубо говоря, не с чистого листа, но всё равно понимаешь, что это нужно... Конечно, нам повезло с поддержкой — нас в Саратове поддерживают и исполнительный редактор журнала Московского музея современного искусства «Диалог искусств» Ирина Сосновская, и Союз кинематографистов, на базе которого действует Медиатека М-48, и областной Дом работников искусств, где, помимо Медиатеки, есть пространство для галереи ИМХО.
После выставки «Демотиваторы», на которую мы (группа Repa.— Авт.) предъявили инсталляцию «Страшный суд» по мотивам росписей Сикстинской капеллы, мы думали, что нас с такой работой просто на улицу выставят. Так нет! Наоборот, нас защищали и поддерживали от возможных нападок. Это очень круто, когда ты чувствуешь поддержку! Ты чувствуешь силы для дальнейшей работы.
С.С.: Помимо арт-объектов, то есть так называемого чистого искусства, вы занимаетесь вещами прикладными: из тех же микросхем делаете украшения. Хендмейдеров сейчас видимо-невидимо. Поэтому вопрос: что есть hand made? Любая работа, сделанная руками? Или работа, представляющая некую художественную ценность?
— Если честно, я не люблю слово hand made! Это сейчас распиаренное понятие, и им, как вы правильно заметили, называют всё, что сделано руками. Мой проект с самого начала не ограничивался целью «собрать бусики». Возникла идея этакого симбиоза тела и проступающего из него чипа, и важно было эту идею реализовать. А на выставках hand made, да, много изделий из заготовок, продающихся в магазинах для творчества. Да, это ручная работа, но тогда вся китайская бижутерия — ручная работа, потому что браслеты, серьги и прочее собраны вручную. Но вопрос, что мастер вложил: подошел творчески или просто бусину к швензе (часть серьги, которая вставляется в ухо.— Авт.) прицепил.
С.С.: Многие при этом считают себя художниками.
— Ну нет, конечно, художниками их назвать сложно. Я разделяю понятия «hand made» и «авторская работа».
С.С.: Как неискушенному человеку объяснить, что это разные вещи?
— Сложно (смеется.— Авт.)! Может быть, даже и не нужно. Пусть каждый покупает то, что ему нравится. Большой выбор и хорошего, и плохого — на мой взгляд, это здорово, потому что нет готовых решений и у человека есть возможность научиться думать самостоятельно. Нужна тебе ширпотребная китайская штука, попала она в образ — отлично! Почему нет? Покупай, но только за адекватные деньги, а не за космические, только потому, что на ней написано «hand made».
С.С: Ваши нестандартные украшения больше покупают в столицах?
— Конечно.
С.С.: Их не с каждым платьем можно надеть. Недевочковые.
— Разные. У меня, как ни странно, широкая аудитория: от школьниц до взрослых солидных дам. Я никогда ярлыков не вешаю. На выставке подходит неприметный человек, думаешь: «О! Это не мой клиент!», а он покупает и то, и другое, и третье. А, казалось бы, моя, девочка-неформалка разворачивается и уходит. Сложно определить, кто твою вещь оценит. В Саратове, да, любят стразы, блестки. Правда, сейчас уже меньше, это радует. Ну и денег здесь поменьше: не все готовы платить за авторскую работу столько, сколько она стоит. Но и в нашем городе есть постоянные клиенты, и в других городах. Вообще я отправляю свои украшения по всему миру.
С.С.: На hand made можно заработать?
— Можно, особенно если уметь себя подать и распиарить в соцсетях.
С.С.: А вы сама себе и менеджер, и мастер, и художник, да? Подсобных рабочих у вас нет...
— У меня один подсобный рабочий — мой папа, который мне выпаивает крупные детали из микросхем.
С.С.: Вы ведь такая одна в Саратове? Я помню вас на первой «Рыжей вороне» (фестиваль hand made.— Авт.): вы там здорово выделялись на фоне войлока и скрапбукинга.
— Андрей Голубцов работал с материнками, проводами, но он их использовал как элементы, это был эксперимент. А такая упертая я одна. Может быть, даже в России. Кто-то стим-панком занимается, кто-то из разбитых тарелочек украшения собирает, стекло использует, керамику добавляет… Мастера используют микросхемы в том числе. А у меня очень узкая специализация: я только с платами работаю.
С.С.: Я не буду задавать тупой журналистский вопрос о том, что есть вдохновение и где вы его берете. Спрошу так: вы не устаете от одного материала? Другого ничего не хочется?
— Конечно, хочется. Поэтому Repa началась…
С.С.: Я имею в виду в hand made.
— Не знаю... Я настолько изучила этот материал, что, если устаю, начинаю из него же делать что-то другое. Как с красками: краски одни и те же, а картины получаются разные. Сама концепция — из мусора, из отходов рождается новое — меня очень привлекает.
С.С.: Модное эко-направление…
— Именно. Я и в неделе эко-моды участвовала. Брала готовые майки и декорировала их. Коллекция называлась «Цифровая анатомия»: можно было позвоночник отстегнуть, сердце… Но тема украшений мне ближе, чем одежда, и я на ней остановилась.
С.С.: У ваших украшений форма, как правило, классическая. То есть фишка именно в материале.
— А зачем мудрить с формой? Хотя есть и сложные массивные колье из двухсот кусочков, которые, тем не менее, тоже покупают. Я за диапазон: от самых простых вещей до суперконцептуальных, что называется, «не для всех».
С.С.: Вам важнее красота или философия изделия, некое послание, заложенный смысл?
— Смысл уже самим материалом определен, хотя в каждой коллекции он разный. Это и гик-культура, и новые технологии, и новые возможности. Я представляю компьютер как продолжение человека. Это никакое не зло и не бич. Господи! Да так можно про что угодно сказать: и про ложку, и про вилку, и про лопату! Это просто инструмент! Лопатой можно убить, а можно снег расчистить. Люди, это от вас зависит! И в украшениях у меня вместе и красота, и философия. Есть колье в виде географических карт: Москвы, Кремниевой долины и т.д. А бывает самый простой кулон в виде сердечка. Вообще, я стараюсь с иронией к своим вещам относиться. Например, у меня были круглые кулоны, которые стали называть «админский бубен». Почему нет? Пусть будет бубен. Так что всё по-разному.
С.С.: Конкуренции вы не боитесь, не так ли?
— Да я бы хотела конкуренции! Было бы здорово. Но едва ли каждый второй начнет пилить микросхемы, поскольку одни не понимают, зачем это; другим станет лень, у третьих технически не получится. Но даже если начнут делать, это всё равно будет другое. Много художников пишут масляными красками, а живопись у каждого своя. И микросхемы — это палитра: тут у меня красные, там — фиолетовые, здесь — зеленые! И две одинаковые крайне редко встречаются. Поэтому не скучно, и я за конкуренцию.
________
Реклама
При поступлении на работу, каждый человек заполняет анкету или иными составляет полный пакет персональных данных. Данная информация носит конфиденциальный характер. Для обеспечения их защиты Вам поможет сайт http://www.tssltd.ru. Установив ее, безопасность персональных данных будет обеспечена.
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги:
