Фестивальный жанр

В сентябре в Саратове в 13-й раз состоится Международный телекинофестиваль документальной мелодрамы «Саратовские страдания». «Если доживем»,— говорит его инициатор и бессменный директор Татьяна Зорина. Думаем, что всё сложится, хотя непросто это и хлопотно. Впрочем, Татьяна Викторовна считает, что всего лишь делает свою работу, а чтобы фестиваль жил, «нужно некоторое количество умных людей, понимающих важность и перспективность этого дела и работающих на его развитие».

— Татьяна Викторовна, в одном из интервью вы сказали, что в детстве хотели быть геологом. Посмотрели фильм Кулиджанова и Сегеля «Дом, в котором я живу», и самое сильное впечатление на вас произвёл Михаил Ульянов. Геологом вы не стали, тем не менее, вы с достаточной степенью регулярности открываете новые форматы: делали телевизионные проекты «Пять вечеров» и «Универ» (совместно с социологическим факультетом СГУ. — Авт.), открыли с командой Дом кино, проводите фестиваль «Саратовские страдания»…
— Все люди что-то открывают…
— Нет, далеко не все. Зачастую люди выбирают проверенный путь и по нему идут. Так почему не стали геологом?
— Ну это совсем детский возраст был (смеется.— Авт.)! Я довольно рано, классе в седьмом, начала писать в районную газету о школьной жизни. Это называлось «школьный корреспондент». Мне было интересно. Когда я окончила восьмой класс, к нам приехал писатель Михаил Николаевич Алексеев, встречался с редакцией, разговаривал с нами, посмотрел мои заметки и сказал: «Таня, ты молодец! Из тебя выйдет журналист, поступай в МГУ».
В МГУ я не поехала — это выглядело бессмысленно, поскольку наш выпуск был катастрофический: одновременно окончили школу 10-й и 11-й классы. Только в нашей районной школе было четыре 11-х и шесть 10-х классов. Представляете, какой нас ждал конкурс в вузы? Нас, послевоенных детей, было много, классы были переполнены, по сорок с лишним человек. Хотя ребята в нашем классе были замечательные, в вузы поступили всего двое.
Мне по выпускным оценкам полагалась медаль, но приехала комиссия из ОБЛОНО перепроверять результаты экзаменов. Изначально на наши десять классов намечалось 6 серебряных и 3 золотых медали, после проверок — нашли ошибки, неправильные запятые — осталась одна серебряная. Сообщили об этом перед самым выпускным, и выпускной у нас был тяжелый. Мы, конечно, до конца этого не понимали, но родители понимали.
Я поехала поступать в Саратовский университет на филфак — и не прошла по конкурсу. Вернулась домой, в Калининск, в шоке, меня встретила моя учительница математики и говорит: «Не поступила — и слава Богу! И нечего тебе делать на этом филфаке! Филологов этих миллион! Езжай в деревню преподавать математику, на следующий год поступишь». По математическим дисциплинам, кроме черчения, у меня всегда были «пятерки». Она меня убедила, и я поехала, и два года работала в школе села Колокольцовка. Украинское село, 45 километров от Калининска. Мне и 18-ти не было, но учителей в селах не хватало, и многие, как я, поехали.
Село большое — одно из мощных хозяйств в районе, школа большая, детей много, я преподавала физику и математику, у меня было по 30 часов в неделю. Дорог не было, зимой мы ездили туда на тракторе на открытых санях. Попадали неоднократно в метель, причем вместе с учениками, однажды чуть не замерзли... Но это были два самых счастливых года в моей жизни. Возраст, конечно, молодость… Однако село замечательное, люди, у которых я жила на квартире, замечательные, педагоги замечательные — все мне помогали! Ученики были разные, некоторые старше меня — я вела уроки и в вечерней школе… Я работала, работала, работала, но было интересно. Научилась говорить по-украински.
В это время я поступила на мехмат в СГУ, год проучилась на заочном, а затем перевелась на дневное. Но это было не совсем мое, и я уехала в Казань на журналистику. Учеба в Казанском университете — тоже период очень хороший. Университет был имени Владимира Ильича Ульянова-Ленина, преподаватели были прекрасные, мы изучали, помимо прочего, татарскую историю и литературу, восточную литературу… И так получается, что все эти знания в жизни пригодились.
Потом я перевелась на заочное, работала в лысогорской районной газете — в Калининске в редакции вакансий не было, меня мой будущий муж пригласил в Лысые Горы, я поехала — в принципе, какая разница? Мне нравилось работать в газете, а где — не так уж и важно. Затем мужа перевели в Саратов, и так я оказалась здесь. В Саратове было две газеты — «Коммунист» и «Заря молодежи». Выбора особого не было. В «Коммунист» я пойти не могла — там муж работал, оставалась «Заря молодежи». Работала там довольно долго — с 1975-го по 1984-й, меня никуда не брали…
— Почему? Не нравилось, как вы пишете?
— Не знаю. Попробовала в издательство — не взяли; в журнал — сказали: «Она слишком женщина». Не брали. А потом… В «Заре» я работала в отделе пропаганды, там мы сами практически ничего не писали.
— Тяжело было работать в отделе пропаганды?
— Нет, прекрасно работали. Работы было много, как всегда. Ее всегда много. Это мы сейчас задним числом думаем, что было тяжело. Нет, весело было.
— Как же? Все говорят, что было невыносимо, удушливая атмосфера, они буквально умирали…
— Ну шли бы куда-нибудь трактористами! Я абсолютно уверена, что всё это задним числом говорится. «Заря молодежи» — прекрасный коллектив, были разные люди с разными взглядами. Если вернуться в то время — ведь я была другая, время другое, представления о жизни другие. Поначалу было сложно, я же приехала не из Москвы, а потом всё выправилось, всё стало хорошо.
— Вы из газеты ушли на телевидение — это совсем другой формат.
— Наступает момент, когда надо уходить. Однажды был совместный рейд по общежитиям, в нем участвовали сотрудники телевидения и мы; после него меня позвали главный редактор художественной редакции Людмила Александровна Бойко и заместитель главного редактора Лейла Аббасовна Бочкова и предложили работу. Я так удивилась, сказала, что подумаю, позвонила Александру Ивановичу Дзекуну (главный режиссер и художественный руководитель Саратовского академического театра драмы.— Авт.), он говорит: «Таня, надо идти, там нет наших людей». Там была должность театрального редактора. А в театре была сложная ситуация, его спектакли в городе не воспринимали, это теперь говорят, какой Дзекун был талантливый…
Получилось, что я была и в театре, и на телевидении. И тоже было интересно.
— Когда вы начали делать авторские программы?
— Не сразу, конечно: были наработанные форматы, нужно было в них существовать. Журналист-газетчик и журналист-телевизионщик — две принципиально разные профессии. А нас учили одинаково. Телевизионщика надо учить разговаривать, не сначала написать и заучить, а говорить. К счастью, у меня был спецкурс «Телевидение» в Казани, мой замечательный преподаватель Пивоварова объяснила эту разницу. Очень тяжело было, нужна полная перестройка сознания. Прошло много лет, но, мне кажется, я до конца так и не перестроилась, осталась печатным журналистом, снимала десятки дублей, пока результат не устраивал.
Не знаю, как появились авторские программы. Знаю только одно: я никогда не хотела никому подражать. Повторять за кем-то. Был какой-то толчок внутренний, подсказка — я не сидела, не раздумывала: надо то, надо другое. Внутренний голос, к которому я прислушивалась,— и всё, я понимала, что буду делать вот такой проект.
— Как появились «Пять вечеров»?
— Не знаю. Перестройка, новые веяния… Стали появляться сериалы. Мне понравился сериал «Солдаты», который делал Сергей Смирнов (писатель, историк, радио- и телеведущий.— Авт.), отец Андрея Сергеевича (кинорежиссер, актер.— Авт.).
— Ваши передачи выделялись и запоминались.
— Мне сложно судить.
— Как героев выбирали?
— Тогда все люди были интересные — такое время было.
— Почему закрыли программу? Она ведь несколько лет выходила, не так ли? Устали от формата?
— Нельзя так сказать. Само собой как-то получилось. До этого было четкое деление на жанры — это условие жизни в закрытом обществе, структурированном, когда во всем должна быть определенность, даже бессознательно. Потом появился Константин Эрнст с программой «Матадор». Стало понятно, что можно жанры миксовать. Я тогда сделала две или три передачи под названием «Стоп-кадр». Не скажу, что это была калька, просто толчок, я не пыталась Эрнсту подражать, я старалась что-то с чем-то объединить. Так родилась программа «Смешанный жанр». Это была некая установка для себя и для людей, что жизнь не делится на блоки, не сообщающиеся друг с другом. В «Вечерах» главная ценность была — человек, а к этому времени, когда мы закончили «Пять вечеров», человек стал меняться и всё сильнее растворяться в самой структуре жизни, и токи жизни смешивались, рождался новый формат. Всё происходило естественно, нерационально, само собой.
— Как руководство, зрители принимали новые формы?
— Многие, вспоминая прошлое, говорят, как было хорошо, какая прекрасная жизнь была. И не потому, что хотят что-то приукрасить: меняется отношение к прошлому. Скажу так: было по-разному, но меня всегда поддерживали. На телевидении было много творческих людей, и в руководстве в том числе, с ними нужно было спорить, доказывать, объяснять, то есть находиться в творческом процессе. И процесс давал результаты. Несколько моих программ о театре драмы, всё, что было связано с Платоновым, Булгаковым, проходили через худсовет. И кто-то критиковал, не пропускал, другие хвалили и до крика отстаивали.
— То есть вы не можете пожаловаться. В основном приходится слышать, какой болью, трудом, через преодоление косности и стереотипов творение пробивалось к зрителю-читателю-слушателю…
— Я не могу это слушать! И не воспринимаю, когда сейчас начинают рассказывать, что они в то время жили отдельно и вообще всё понимали. Возможно, я другой человек. Конечно, были те, кто понимал, и им надо памятники ставить — на телевидении таким был замечательный режиссер Михаил Абрамович Свердлов, но когда классический обыватель или близкий к такому типу эмоциональный человек начинает говорить, что он всё чувствовал и видел, я пропускаю мимо ушей. Ты жил в той жизни, были вызовы, ты на них отвечал, как мог… То есть все они мучились, да?
— Художник мучился. Художник — в широком смысле.
— Александр Иванович Дзекун мучился. У него стиль жизни — мучение. До сих пор многие мучаются: у них стиль жизни — мучение. Я уважаю тех, кто борется, только не надо бороться задним числом. Конечно, все разные. Вокруг меня всегда было много людей, с которыми интересно, которые мне помогали жить. Когда я пришла в «Зарю молодежи», мне встретились люди, считавшие себя обязанными меня образовывать. Я страшно благодарна музыкантам, профессуре старой, которой уже нет, литераторам! И на телевидении то же самое, хотя я уже была постарше и поумнее, и времена другие наступили. Вся жизнь, она именно из этого и состоит.
— Мне люди, работавшие на телевидении примерно в одно время с вами, говорили, что там было тяжко: интриги, фаворитизм и прочее.
— Это их мнение. Могли уйти, но они же этого не сделали. Конечно, жизнь — и трагедия, и комедия: смешанный жанр. В жизни много уровней: живи на одном, другом, третьем — и где-нибудь обретешь гармонию.
— «Универ» — это ваша идея?
— Дмитрий Иванович Трубецков стал ректором, пригласил Андрея Наймушина (директор Дома кино.— Авт.) преподавать на социологический факультет, где была специальность «Журналистика», предложил развивать телевидение. Андрей позвал меня, мы стали думать, думать, думать… Андрей Россошанский нас поддержал — директор ГТРК «Саратов». Мне было интересно отслеживать новое, новые тенденции в мировом телевидении. Например, американцы ставили камеру в конкретном месте, где живут люди, и снимали в режиме нон-стоп. И опять какая-то внутренняя подсказка, и я поняла, как надо учить журналистов, как делать программу. Мы пробовали, ставили эксперименты, у нас был живой эфир, люди звонили и критиковали, и ругали, и чего только не было. И страшно было ребятам, конечно. Но зато теперь они ничего не боятся.
— Потом у вас период журналистики закончился и начался период кино, так?
— Нет, не совсем. Самое тяжелое для меня — отрывать от себя людей. Но мне приходится это делать. Когда ты пишешь, делаешь программу, вокруг тебя образовывается круг людей, с которыми ты вступаешь в почти интимные отношения. Люди слишком близко тебя подпускают, а, спустя две недели, ты должен сделать так, будто их никогда не было, потому что объем «человечества» внутри накапливается, у тебя не хватает на это сил. И нужно разрывать этот круг, иначе не восстановишься. Вот настало такое время.
К этому моменту разделили Нижне-Волжскую студию кинохроники на фонды и производящую студию. Я здесь до этого пару раз писала тексты. Марина Алексеевна Иванова (председатель Саратовского отделения Союза кинематографистов РФ.— Авт.), которая была у меня в «Пяти вечерах», предложила Наймушина в директоры, ну и меня позвали. А у нас «Универ». И у меня подходила пенсия. Я подумала, что это сигнал, и решила попробовать заняться кино. С частью команды из «Универа» мы пришли сюда. Поначалу было сложно, я года три работала и там, и здесь, за день бегала по несколько раз из одного места в другое. Если бы я была одна, возможно, отказалась бы, но со мной пришли ребята, пришли с тем, чтобы что-то в жизни сделать, я не могла их оставить, не могла позволить им разочароваться.
— Как появились «Саратовские страдания»?
— Тоже, по большому счету, случайно. Андрею Наймушину прислали приглашение на мастер-фест в Москву на учебу, как делать фестивали. А он, как человек конкретный и практический, ни в какие фестивали не верил. И предложил мне. Я поехала. Там, в результате полученных впечатлений, родилась идея делать в Саратове фестиваль документальной мелодрамы. Даже название придумали: хотели сначала назвать «переборы», но остановились на «страданиях».
Я приехала, меня никто особо не поддержал: как, что, где деньги брать — никто ничего не знает. Я пошла к Наталии Ивановне Старшовой, она тогда была заместителем мэра Аксененко, она нам помогла. Здесь, в Доме кино, было много молодых ребят, они загорелись. Так всё началось.
— Вам, судя по всему, нравится работать с молодежью?
— С ними интересно. Возможно, я инфантильный человек…
— Кому-то интересно со стариками, а с молодежью — нет. Аргумент: у стариков прожитая жизнь и мудрость, а молодежь живет, будто они первые на земле.
— Не могу противопоставлять. Вокруг меня много стариков, и они мне тоже чрезвычайно интересны. Драма в другом: мы часто думаем, что всё хорошее существует только при нас. На самом деле нет людей молодых и старых. Есть с рождения неинтересные, жизнь прожившие — неинтересные, есть на себе зацикленные, что очень жить мешает. Возраст ни при чем.
— Вы не устали 13 лет добывать деньги на фестиваль, доказывать его важность и надобность для области, для города, для людей? Понятно же, как всё непросто дается.
— Я не думаю об этом, просто делаю — и всё. Наверное, я безответственный человек. Надо каждый день что-то делать. Это обязательно. Это и есть жизнь. И потом — я же не одна: фестиваль делают много людей, энергетически связанных, пребывающих на одной волне.
— Табаков сразу согласился быть президентом фестиваля?
— Мы долгое время были знакомы. Да, согласился. Вообще, Табаков — это отдельная планета, и с ним удивительно легко. Ему ничего не надо объяснять, у него потрясающая интуиция: он сам всё знает.
— Вы согласны с точкой зрения, что в Саратове стало неинтересно? Не так интересно, как 20-30-40 лет назад. Сделать стоящий проект сложно: о нем быстро забывают, всё распадается, живет недолго, люди талантливые уезжают…
— Думаю, Саратов здесь в ряду прочих.
— В этом году что покажете на фестивале? Каких гостей ждать?
— Фестиваль посвящен Году кино, будет много нашего кино и зарубежного, не хотелось бы пока раскрывать программу — мы стараемся, готовимся. Гости приедут хорошие (смеется.— Авт.)! Понимаете, какие-то вещи буквально в последний момент решаются. Некоторых по три года приглашаем, они не приезжают не потому, что не хотят, а попросту не могут, заняты. Мы Сергея Урсуляка (кинорежиссер.— Авт.) третий или четвертый год ждем — он бесконечно работает! Мы его любим очень, но он постоянно снимает, монтирует и прочее.
— Каким должен быть фильм, чтобы он попал в фестивальную программу?
— Чтобы создатель фильма с тобой разговаривал на языке, которому не триста лет; чтобы обращал внимание на важные сейчас вещи; чтобы использовал для этого инструментарий, адекватный нынешнему времени, имел представление об этике и эстетике, морали, нравственности или, напротив, об аморальном… Много критериев. В каждом конкретном случае свой определяющий момент: в одном фильме герой — глаз не оторвать, в другом — мощный подтекст и так далее. Фильм должен быть хорошим.
— Приходилось слышать — не так уж редко, что «Страдания» — это, по большому счету, внутрикорпоративное мероприятие, зрителям фестиваль особо не нужен, большой роли в культурной жизни города не играет, никакого особенного резонанса от него нет, это проект для себя. Не будет завтра фестиваля — мало кто заметит и вспомнит. Все разговоры про его значимость для Саратова — не более чем самозаклинания его создателей. Для кого вы делаете фестиваль?
— По поводу отсутствия резонанса: это наша драма — у нас, к большому сожалению, нет денег на резонанс. Будут другие финансовые вложения — приедут критики в большом количестве, приедет главный редактор — может быть, даже не один, серьезного киножурнала, про нас сделают сюжет на телеканале «Культура» и прочее. У нас всё делается для того, чтобы к нам никто не приехал!
И тем не менее: Гильдия сценаристов документального кино проводила исследование по фестивалям, с целью рейтингования. Наш фестиваль вошел в класс «А» по различным критериям: программа, гости, организация и т.д. А вот московский фестиваль (документальная программа) в группу «А» не вошел. И это не мое мнение, а экспертов.
Что касается критики, нас много кто критиковал. Как говорил мой незабвенный друг Николай Борисович Глинский: «Скажу тебе, Таня, истину в свои 90 с лишним лет: первое, что руководит людьми,— это зависть». Нам вроде бы и завидовать нечему, и всё же.
И гадости разные про нас писали. Причем те, кто не был на кинопросмотрах. Чтобы понять, надо приходить, смотреть, анализировать, вступать в диалог — в разных его формах: как зритель, как критик, как автор. Наш фестиваль — для людей, находящихся в постоянном, непрерывном, возбуждающем мыслительном процессе!
— Безразличие чиновников от культуры к вам чем можете объяснить? Непонятна ваша эстетика? Вы слишком интеллектуальны для них? Или это обычная ленность бюрократических структур: не трогайте нас, пожалуйста, нам так хорошо без вас?
— Мне сложно ответить: пожалуй, в каждом конкретном случае есть свои причины.
— Не обидно?
— А на что нам обижаться? Есть зрители, их немало — от школьников до пенсионеров, которых мы любим, уважаем, которые нас любят и ждут фестиваль каждый год. Есть круг творческих людей, которые к нам приезжают, мы с ними находимся в постоянном диалоге. Это целое сообщество! Наверное, наш фестиваль можно сделать с большим размахом… У нас много планов, киноматериалов по различным темам, много помощников. Мы стараемся сгустить интеллектуальное пространство, наполнить его по максимуму, но к всеохватности мы изначально не стремились — для этого есть блокбастеры.
При этом, к счастью, всегда есть люди, с которыми мы находимся в диалоге — в непосредственном контакте или опосредованном. Они нам интересны, мы им интересны. Самое интересное в жизни — человек! Что может быть лучше? Разве что хорошее кино.
_______
Реклама
Интернет покорил все просторы. Многие процессы осуществляются при помощи его ресурсов. Для получения необходимой информации служат приложения, установленные на компьютере или в мобильном телефоне. Как их можно разработать? Для решения вопроса Вам необходимо перейти на сайт good-factory.ru.

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями