Про 111-летие Аркадия Гайдара я сказал вчера в ФБ – красивая цифра. И чрезвычайно интересная, если рассматривать ее не как дату великого писателя, а эдаким куском истории рода. От сменившего фамилию юного краскома до Марии Гайдар в эфирах и блогах «Эха Москвы». И срок этот покажется разительно коротким.
Равно как неразрывно связанным главным, очень литературным мотивом – поражения.
Сопоставление Аркадия и Егора в наше по-своему справедливое время, скорее, дискредитирует первого; дед за внука, перефразируем Иосифа Сталина, не ответчик, а запутанные семейные обстоятельства, сопровождавшие Аркадия Петровича всю жизнь, вообще позволяют уйти от спекуляций с родовым и племенным.
(Я даже не про жен – обычная во история; но вот ссора с матерью, Аркадий приехал, после многих лет разлуки, к ней, уже умирающей; или потерянная связь с отцом, которая так пронзительно отозвалась через годы в «Школе», «Военной тайне», «Судьбе барабанщика»).
И тем не менее.
В реформаторском начале 90-х, до появления всяческих фотожаб, была популярна хохма «Аркадий Гайдар убивает своего внука», смысл которой был прозрачен для большинства постсоветских обывателей (сейчас и фейсбук, с его стилевым диктатом интеллектуалов, всех подтекстов не уловил бы).
Дескать, 15-летний школьник, ушедший воевать «за светлое царство социализма», сделавший фантастическую, даже по меркам революционной армии, карьеру, затем правоверный советский писатель, пером своим, еще больше, чем штыком, утвердивший ценности, за которые воевал, и павший от пуль немецкого пулеметчика в октябре 41-го, в тех же географических координатах, в которых начал свою гражданскую, он, не то, чтобы не принял бы… Нет, явно, не думая о крови и почве, «кончил» бы своего предателя-внука, чьи реформы отбросили многие миллионы людей в самый свирепый капитализм и зоологический труд ежедневного выживания.
Есть, конечно, и гоголевский мотив, чрезвычайно близкий Гайдару-писателю: вся его проза вышла не из «Шинели», а прямиком из «Тараса Бульбы».
В том, что стремительная расправа за Аркадием Петровичем не заржавела бы, сомнений не возникало: репутация карателя, садиста, маньяка и тяжелого алкоголика тогда за ним закрепилась прочно, благодаря Владимиру Солоухину и сонму гайдароведов рангом пониже. Борис Камов, биограф Аркадия Гайдара, с его теорией всеобщего «антигайдаровского» заговора, думается, прав лишь отчасти: в те времена разоблачительский зуд распространялся как чесотка, медийная и судебная гигиены отсутствовали; Аркадий же Петрович с его безупречной и великолепной жизнью казался ниспровергателям мишенью слишком соблазнительной…
Они, правда, не удосужились поискать подтверждений порочных наклонностей юного командира в его литературе. Нет, работалось на грубом контрасте: солнечные, романтические, добрые книжки и лютая практика ЧОНовского убийцы в тамбовских лесах и хакасской тайге.
Между тем, вот вам цитата из «Военной тайны», описание сна героя, то есть самый что ни на есть срез авторского подсознания:
«И тотчас же погас костер, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.
– Это беженцы! – крикнул возвратившийся Сергей. – Это не белые, а просто беженцы. Их много, целый табор.
И тогда всем стало так радостно и смешно, что наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девчонок, которые смотрели на них огромными и доверчивыми глазами».
Как бы мы, безоговорочно принимая и любя Аркадия, не оценивали (сугубо негативно или с брезгливой снисходительностью) Егора, сегодня, однако, ясно:
разделяют деда и внука категории преходящие, объединяют же явления имманентные.
Родовая пассионарность и особый, именно фамильный, романтизм, отрицающий даже намек на вознаграждение за дело, которому отдается жизнь. Аркадия Петровича, который, будучи знаменитым писателем, ходил в одной и той же заштопанной гимнастерке и ютился по углам, даже обсуждать в этих категориях бессмысленно, но и Егора Тимуровича мало кто может упрекнуть в соискании материальных дивидендов и высших постов – собственно, подвижнической его деятельность мешают назвать лишь ее общеизвестные результаты. Знак сопротивляется мотивам.
Тот же Борис Камов с удивлением и досадой отмечает: сильный гайдаровский клан никак не реагировал на пресловутую волну, Солоухина и Ко, разоблачений. Думаю, разгадка этого странного попустительства как раз в следовании семейным заветам. Пожалуй, Егор Тимурович, остро ощущая себя преемником, принимал Аркадия Петровича целиком, без нюансов – от сапог до изрезанных запястий (Аркадий, мучаясь от болей – последствий фронтовой контузии, «брал острую бритву и правил себя», как сказал Илья Кормильцев), не отделял литературу деда от его войны со всеми ее кострами, беженцами и расстрелами наскоро.
Романтизм вообще невозможен без самопожертвования, а где оно переходит в мазохизм – определить непросто, может быть, как раз в границах психологии рода.
Самое интересное, что и тогдашние адепты гайдаровских реформ, скорее подсознательно, воспринимали эту преемственность по семейно-романтической линии.
В политическом детективе Льва Гурского, вызванном к жизни химерой возможного прихода к власти «фашиста» Жириновского (да и появился бы сам литературный проект «Лев Гурский» без тогдашней интеллигентской, с самоподзаводом, паники?), безоглядно-трогательной апологии Бориса Ельцина и Валерии Новодворской, есть эпизод, когда хитроумный гебист сталкивает лбами и кулаками прочие конкурирующие спецслужбы. Прямой аллюзии на «РВС» с криком «Не сметь!» автору кажется мало, и он добавляет ремарку «как в любимом с детства рассказе Гайдара».
Альфред Кох, коллега Гайдара-внука по «правительству реформаторов», а Гайдара-деда – по литературе, рассказывает, как после назначения Егора Тимуровича ИО премьера, они с другом, пьяные, гуляли по Красной площади, распевая «Гайдар шагает впереди» – пионерский хит, гимн тимуровского движения.
Управленческая карьера Егора – реинкарнация военного периода Гайдара.
Аркадий ушел на войну из арзамасского клуба большевиков («Арзамас» здесь как бы исторически забирает и декабристские корни); Егор в большую политику – из второго эшелона КПСС-теоретиков, птенцов гнезда загадочного генсека Андропова.
Стремительный взлет, и в процессе – свежая параллель – участия в кровавых внутренних конфликтах, про Аркадия это слишком известно, у Егора – миротворческий эпизод в осетино-ингушском противостоянии 1992 года.
И закат – столь же стремительный и при всей рациональной совокупности причин (у Аркадия – состояние здоровья вследствие ранений и контузий, у Егора – «мавр сделал свое дело»), однако неизменно с привкусом метафизической драмы.
Дед уволился из Красной Армии и нашел себя в литературе. Внук в нее еще и попал.
Любопытно, что Егор Гайдар, особенно после смерти — в элитарном, да и массовом сознании предстает как фигура, наиболее уязвимая из всех реформаторов 90-х, предающаяся беспощадному самоедству, собственно, от него и погибшая. «Так переживал, что взял и умер». (Жаль, что в русском языке нет соприродного «самоедству» термина про питьё – ежедневная порция в 0,7 вискаря у позднего Егора Тимуровича, согласно некоторым мемуаристам, хорошо бы легла в строку).
Пьеса Станислава Белковского «Покаяние» – как раз про это и, построенная механически и изобретательно, художественна все же именно сочувствием к гайдаровским обстоятельствам.
Я же вам сразу сказал – поражение.
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги:
